вится на конѣ супротивъ нашихъ съ сестрицей окошекъ, и зычно кричитъ: «Николаша! а Николаша!» Я думаю: Господи, что такое? Высунулся въ форточку, да и говорю: — ужъ не съ отцомъ ли Савеліемъ еще что худшее, отецъ дьяконъ, приключилось? — «Нѣтъ, говоритъ, не то, а я нужное дѣло къ тебѣ, Николаша, имѣю. Я къ тебѣ за совѣтомъ пріѣхалъ».
— Такъ пожалуйте же, молъ, въ комнаты, — не казаки же мы съ вами сторожевые, чтобы намъ перекликаться одному съ коня, а другому съ вышки. Такъ вѣдь куда тебѣ! — не хочетъ: «мнѣ, говоритъ, некогда, да я и не одинъ».
— Въ чемъ же, кричу, дѣло-то? Говорите скорѣе, сударь, а то мнѣ въ форточкѣ холодно, я человѣкъ зябкій. — «А ты, говоритъ, сызмальства по господскимъ домамъ живешь, такъ долженъ ты всѣ собачьи имена знать». Ну какъ, молъ, можно всѣ ихъ имена знать; мало ли гдѣ какъ собакъ называютъ. — «Ну, кричитъ, скорѣй пересчитывай!» — Я имъ и называю, что вѣдь названія, молъ, даются все больше по породамъ, что̀ какой прилично: борзыя почаще все «Милорды», а то изъ нашихъ простыхъ, которыя красивѣй, «Барбосы» есть, изъ аглицкихъ «Фани», изъ курляндскихъ «Шарлотки», французскихъ называютъ и «Жужу», и «Вижу»; испанскія «Карло» или «Катанья», или еще какъ-нибудь; нѣмецкія «Шпицъ»… Но отецъ дьяконъ меня на этомъ перебиваютъ: «Нѣтъ, ты, говоритъ, скажи мнѣ такое имя, чтобы ни у кого такого не было. Ты, изволятъ настаивать, долженъ это знать!» Какъ, думаю, ихъ успокоить?
— Ну и какъ же ты его успокоилъ? — полюбопытствовалъ Туберозовъ.
— Да я, батушка, что же, я въ ту пору сталъ очень въ форточкѣ-то зябнуть и, чтобы поскорѣе отдѣлаться, говорю: знаю я, сударь, еще одну кличку, да только сказать вамъ ее опасаюсь. — «Нѣтъ, ничего, кричитъ, ничего, говори». Звали, молъ, у одного барина собаку Каквасъ. А отецъ Ахилла-то вдругъ и засмутились. — «Что ты это за вздоръ, говорятъ, мелешь: или ты съ ума сошелъ?» Нѣтъ, молъ, я съ ума не сходилъ, а я точно знаю, что въ Москвѣ у одного князя собаку звали Каквасъ. Ахилла Андреичъ вдругъ какъ вскипятъ, разгнѣвались и начали лошадь шпо-
