Пріятный перервался
Въ началѣ самомъ сонъ.
Протопопица слушаетъ съ удовольствіемъ пѣніе Ахиллы, потому что она любитъ и его самого за то, что онъ любитъ ея мужа, и любитъ его пѣніе. Она замечталась и не слышитъ, какъ дьяконъ взошелъ на берегъ и все приближается и приближается, и, наконецъ, подъ самымъ ея окошечкомъ вдругъ хватилъ съ декламаціей:
|
Кто тамъ стучится смѣло? |
Мечтавшая протопопица тихо вскрикнула: «ахъ!» и отскочила въ глубь покоя.
Дьяконъ, услыхавъ это восклицаніе, пересталъ пѣть и остановился.
— А вы, Наталья Николаевна, еще не започивали? — отнесся онъ къ протопопицѣ, и съ этими словами, схватясь руками за подоконникъ, вспрыгнулъ на карнизецъ и воскликнулъ: — А у насъ миръ!
— Что? — переспросила протопопица.
— Миръ, — повторилъ дьяконъ: — миръ.
Ахилла повелъ по воздуху рукой и добавилъ:
— Отецъ протопопъ… конецъ…
— Что̀ ты говоришь, какой конецъ? — запытала вдругъ встревоженная этимъ словомъ протопопица.
— Конецъ… со мною всему конецъ… Отнынѣ миръ и благоволеніе. Нынѣ которое число? Нынѣ четвертое іюня; вы такъ и запишите: «4-го іюня миръ и благоволеніе», потому что миръ всѣмъ, и Варнавкѣ учителю шабашъ.
— Ты это что-то… виномъ отъ тебя не пахнетъ, а врешь.
— Вру! А вотъ вы скоро увидите, какъ я вру. Сегодня 4-е іюня, сегодня преподобнаго Меѳодія Песношскаго, вотъ вы это себѣ такъ и запишите, что отъ этого дня у насъ распочнется.
Дьяконъ еще приподнялся на локти и, втиснувшись въ комнату по самый по поясъ, зашепталъ:
— Вы вѣдь, небось, не знаете, что̀ учитель Варнавка сдѣлалъ?
— Нѣтъ, дружокъ, не слыхала, что̀ такое еще онъ, негодивецъ, сотворилъ.
— Ужасная вещь-съ! онъ человѣка въ горшкѣ сварилъ.
Приятный перервался
В начале самом сон.
Протопопица слушает с удовольствием пение Ахиллы, потому что она любит и его самого за то, что он любит ее мужа, и любит его пение. Она замечталась и не слышит, как дьякон взошел на берег и все приближается и приближается, и, наконец, под самым её окошечком вдруг хватил с декламацией:
|
Кто там стучится смело? |
Мечтавшая протопопица тихо вскрикнула: «ах!» и отскочила в глубь покоя.
Дьякон, услыхав это восклицание, перестал петь и остановился.
— А вы, Наталья Николаевна, ещё не започивали? — отнёсся он к протопопице, и с этими словами, схватясь руками за подоконник, вспрыгнул на карнизец и воскликнул: — А у нас мир!
— Что? — переспросила протопопица.
— Мир, — повторил дьякон: — мир.
Ахилла повел по воздуху рукой и добавил:
— Отец протопоп… конец…
— Что ты говоришь, какой конец? — запытала вдруг встревоженная этим словом протопопица.
— Конец… со мною всему конец… Отныне мир и благоволение. Ныне которое число? Ныне четвертое июня; вы так и запишите: «4-го июня мир и благоволение», потому что мир всем, и Варнавке учителю шабаш.
— Ты это что-то… вином от тебя не пахнет, а врешь.
— Вру! А вот вы скоро увидите, как я вру. Сегодня 4-е июня, сегодня преподобного Мефодия Песношского, вот вы это себе так и запишите, что от этого дня у нас распочнется.
Дьякон еще приподнялся на локти и, втиснувшись в комнату по самый по пояс, зашептал:
— Вы ведь, небось, не знаете, что учитель Варнавка сделал?
— Нет, дружок, не слыхала, что такое еще он, негодивец, сотворил.
— Ужасная вещь-с! он человека в горшке сварил.
