— Съ огаркомъ и ушелъ.
Военный посмотрѣлъ на дьякона и сказалъ:
— Вы какой-то вздоръ разсказываете!
— Нимало не вздоръ, а слѣдствіе было.
— Да что же ему огарокъ значилъ?
— А чортъ его знаеть, что̀ значилъ! Только послѣ стали вездѣ по каморкѣ смотрѣть — ни дыры никакой, ни щелочки, — ничего нѣтъ, и огарка нѣтъ, а изъ листовъ изъ «Православнаго Воображенія» остались одни корневильскіе корешки.
— Ну, вы совсѣмъ чортъ знаетъ что̀ говорите! — нетерпѣливо молвилъ военный.
— Ничего не вздоръ, а я вамъ говорю — и слѣдствіе было, и узнали потомъ, кто онъ такой, да уже поздно.
— А кто же онъ такой былъ?
— Нахалкиканецъ изъ-за Ташкенту. Генералъ Черняевъ его верхомъ на битюкѣ послалъ, чтобы онъ болгарамъ отъ Кокорева пятьсотъ рублей отвезъ, а онъ, по театрамъ да по баламъ, всѣ деньги въ карты проигралъ и убѣжалъ. Свѣчнымъ саломъ смазался, а съ свѣтилемъ ушелъ.
Военный только рукою махнулъ и отвернулся.
Но другимъ пассажирамъ словоохотливый дьяконъ нимало не наскучилъ: они любовно слушали, какъ онъ отъ коварнаго нахалкиканца съ корневильскими корешками перешелъ къ настоящему нашему собственному положенію съ подозрительнымъ нигилистомъ. Дьяконъ говорилъ:
— Я на его чистоту не льщусь, а какъ вотъ придетъ сейчасъ первая станція — здѣсь одна сторожиха изъ керосиновой бутылочки водку продаетъ, — я поднесу кондуктору бутершафтъ, и мы его встряхнемъ и что въ бѣльевой корзинѣ есть, посмотримъ… какіе тамъ у него составы…
— Только надо осторожнѣе.
— Будьте покойны — мы съ молитвою. Помилуй мя, Боже…
Тугъ насъ вдругъ и толкнуло, и завизжало. Многіе вздрогнули и перекрестились.
— Вотъ оно и есть, — воскликнулъ дьяконъ: — наѣхали на станцію!
Онъ вышелъ и побѣжалъ, а на его мѣсто пришелъ кондукторъ.
— С огарком и ушел.
Военный посмотрел на дьякона и сказал:
— Вы какой-то вздор рассказываете!
— Нимало не вздор, а следствие было.
— Да что же ему огарок значил?
— А черт его знаеть, что значил! Только после стали везде по каморке смотреть — ни дыры никакой, ни щелочки, — ничего нет, и огарка нет, а из листов из «Православного Воображения» остались одни корневильские корешки.
— Ну, вы совсем черт знает что говорите! — нетерпеливо молвил военный.
— Ничего не вздор, а я вам говорю — и следствие было, и узнали потом, кто он такой, да уже поздно.
— А кто же он такой был?
— Нахалкиканец из-за Ташкенту. Генерал Черняев его верхом на битюке послал, чтобы он болгарам от Кокорева пятьсот рублей отвез, а он, по театрам да по балам, все деньги в карты проиграл и убежал. Свечным салом смазался, а с светилем ушел.
Военный только рукою махнул и отвернулся.
Но другим пассажирам словоохотливый дьякон нимало не наскучил: они любовно слушали, как он от коварного нахалкиканца с корневильскими корешками перешел к настоящему нашему собственному положению с подозрительным нигилистом. Дьякон говорил:
— Я на его чистоту не льщусь, а как вот придет сейчас первая станция — здесь одна сторожиха из керосиновой бутылочки водку продает, — я поднесу кондуктору бутершафт, и мы его встряхнем и что в бельевой корзине есть, посмотрим… какие там у него составы…
— Только надо осторожнее.
— Будьте покойны — мы с молитвою. Помилуй мя, Боже…
Туг нас вдруг и толкнуло, и завизжало. Многие вздрогнули и перекрестились.
— Вот оно и есть, — воскликнул дьякон: — наехали на станцию!
Он вышел и побежал, а на его место пришел кондуктор.