за десятку позднюю обѣдню сдѣлать. Многолѣтіе проворчу и опять въ ночь въ свое село.
Одно находили на лошадяхъ лучше, что можно ѣхать въ своей компаніи и гдѣ угодно остановиться.
— Ну, да вѣдь здѣсь компанія-то не навѣкъ, а на часъ, — молвилъ купецъ.
— Однако, иной если и на часъ навяжется, то можно его всю жизнь помнить, — отозвался дьяконъ.
— Чего же это такъ?
— А если, напримѣръ, нигилистъ, да въ полномъ своемъ облаченіи, со всѣми составами и револьверъ-барбосомъ.
— Это сужектъ полицейскій.
— Всякаго это касается, потому вы знаете ли, что отъ одного даже трясенія… пафъ — и готово.
— Оставьте, пожалуйста… Къ чему вы это къ ночи завели. У насъ этого званія еще нѣтъ.
— Можетъ съ поля взяться.
— Лучше спать давайте.
Всѣ послушались купца и заснули, и не могу уже вамъ сказать, сколько мы проспали, какъ вдругъ насъ такъ сильно встряхнуло, что всѣ мы проснулись, а въ вагонѣ съ нами уже былъ нигилистъ.
Откуда онъ взялся? Никто не замѣтилъ, гдѣ этотъ непріятный гость могъ взойти, но не было ни малѣйшаго сомнѣнія, что это настоящій, чистокровный нигилистъ, и потому сонъ у всѣхъ пропалъ сразу. Разсмотрѣть его еще было невозможно, потому что онъ сидѣлъ впотемочкахъ въ углу у окна, но и смотрѣть не надо — это такъ уже чувствовалось.
Впрочемъ, дьяконъ попробовалъ произвести обозрѣніе личности: онъ прошелся къ выходной двери вагона, мимо самаго нигилиста, и, возвратясь, объявилъ потихоньку, что весьма ясно примѣтилъ «рукава съ фибрами», за которыми непремѣнно спрятанъ револьверъ-барбосъ или бинамидъ.
Дьяконъ оказывался человѣкомъ очень живымъ и, для своего сельскаго званія, весьма просвѣщеннымъ и любознательнымъ, а къ тому же и находчивымъ. Онъ немедленно сталъ подбивать военнаго, чтобы тотъ вынулъ па-
за десятку позднюю обедню сделать. Многолетие проворчу и опять в ночь в свое село.
Одно находили на лошадях лучше, что можно ехать в своей компании и где угодно остановиться.
— Ну, да ведь здесь компания-то не навек, а на час, — молвил купец.
— Однако, иной если и на час навяжется, то можно его всю жизнь помнить, — отозвался дьякон.
— Чего же это так?
— А если, например, нигилист, да в полном своем облачении, со всеми составами и револьвер-барбосом.
— Это сужект полицейский.
— Всякого это касается, потому вы знаете ли, что от одного даже трясения… паф — и готово.
— Оставьте, пожалуйста… К чему вы это к ночи завели. У нас этого звания еще нет.
— Может с поля взяться.
— Лучше спать давайте.
Все послушались купца и заснули, и не могу уже вам сказать, сколько мы проспали, как вдруг нас так сильно встряхнуло, что все мы проснулись, а в вагоне с нами уже был нигилист.
Откуда он взялся? Никто не заметил, где этот неприятный гость мог взойти, но не было ни малейшего сомнения, что это настоящий, чистокровный нигилист, и потому сон у всех пропал сразу. Рассмотреть его еще было невозможно, потому что он сидел впотемочках в углу у окна, но и смотреть не надо — это так уже чувствовалось.
Впрочем, дьякон попробовал произвести обозрение личности: он прошелся к выходной двери вагона, мимо самого нигилиста, и, возвратясь, объявил потихоньку, что весьма ясно приметил «рукава с фибрами», за которыми непременно спрятан револьвер-барбос или бинамид.
Дьякон оказывался человеком очень живым и, для своего сельского звания, весьма просвещенным и любознательным, а к тому же и находчивым. Он немедленно стал подбивать военного, чтобы тот вынул па-
