съ такою надписью, какъ у меня на вывѣскѣ: «Лепутанъ». Такъ и вышли мы опять однофамильцы.
Василій Конычъ закончилъ, а я его спросилъ: почему онъ теперь не хочетъ перемѣнить вывѣски и выставить опять свою законную, русскую фамилію?
— Да зачѣмъ, говоритъ, — сударь, ворошить то, съ чего новое счастье стало, черезъ это можно вредъ всей окрестности сдѣлать.
— Окрестности-то какой же вредъ?
— А какъ же-съ, моя французская вывѣска, хотя, положимъ, всѣ знаютъ, что одна лаферма, однако, черезъ нее наша мѣстность другой эффектъ получила, и дома у всѣхъ сосѣдей совсѣмъ другой противъ прежняго профитъ имѣютъ.
Такъ Конычъ и остался французомъ для пользы обывателей своего замоскворѣцкаго закоулка, а его знатный однофамилецъ безъ всякой пользы сгнилъ подъ псевдонимомъ у Перъ-Лашеза.
с такою надписью, как у меня на вывеске: «Лепутан». Так и вышли мы опять однофамильцы.
Василий Коныч закончил, а я его спросил: почему он теперь не хочет переменить вывески и выставить опять свою законную, русскую фамилию?
— Да зачем, — говорит, — сударь, ворошить то, с чего новое счастье стало, через это можно вред всей окрестности сделать.
— Окрестности-то какой же вред?
— А как же-с, моя французская вывеска, хотя, положим, все знают, что одна лаферма, однако, через нее наша местность другой эффект получила, и дома у всех соседей совсем другой против прежнего профит имеют.
Так Коныч и остался французом для пользы обывателей своего замоскворецкого закоулка, а его знатный однофамилец без всякой пользы сгнил под псевдонимом у Пер-Лашеза.
