фракъ къ балу заштопали и потомъ отъ него при насъ непріятность въ гостиницѣ перенесли.
— Совершенно вѣрно, говорю, — былъ такой случай, но только я этому господину благодаренъ и черезъ него жить пошелъ, но не знаю ни его имени, ни прозванія, потому все это отъ меня скрыто.
Они мнѣ сказали его имя, а фамилія его, прибавили, — Лапутинъ.
— Какъ, Лапутинъ?
— Да, разумѣется, говорятъ, — Лапутинъ. А вы развѣ не знали, черезъ что онъ вамъ все это благодѣтельство оказалъ. Черезъ то, чтобы его фамиліи на вывѣскѣ не было.
— Представьте, говорю, — а мы о̀-сю пору ничего этого понять не могли, бдагодѣяніемъ пользовались, а словно какъ въ потемкахъ.
— Но, однако, — продолжаютъ мои гости: — ему отъ этого ничего не помоглося, — вчера съ нимъ новая исторія вышла.
И разсказали мнѣ такую новость, что стало мнѣ моего прежняго однофамильца очень жалко.
Жена Лапутина, которой они сдѣлали предложеніе въ наштопанномъ фракѣ, была еще щекотистѣе мужа и обожала важность. Сами они оба были не Богъ вѣсть какой породы, а только отцы ихъ по откупамъ разбогатѣли, но искали знакомства съ одними знатными. А въ ту пору у насъ въ Москвѣ былъ главнокомандующимъ графъ Закревскій, который самъ тоже, говорятъ, былъ изъ поляцкихъ шляхтецовъ, и его настоящіе господа, какъ князь Сергѣй Михайловичъ Голицынъ, не высоко числили; но прочіе обольщались быть въ его домѣ приняты. Моего прежняго однофамильца супруга тоже этой чести жаждали. Однако, Богъ ихъ знаетъ почему, имъ это долго не выходило, но, наконецъ, нашелъ господинъ Лапутинъ сдѣдать графу какую-то пріятность, и тотъ ему сказалъ:
— Заѣзжай, братецъ, ко мнѣ, я велю тебя принять, скажи мнѣ, чтобы я не забылъ: какъ твоя фамилія?
Тотъ отвѣчалъ, что его фамилія Лапутинъ.
— Лапутинъ? — заговорилъ графъ: — Лапутинъ… Постой,
фрак к балу заштопали и потом от него при нас неприятность в гостинице перенесли.
— Совершенно верно, — говорю, — был такой случай, но только я этому господину благодарен и через него жить пошел, но не знаю ни его имени, ни прозвания, потому все это от меня скрыто.
Они мне сказали его имя, а фамилия его, прибавили, — Лапутин.
— Как, Лапутин?
— Да, разумеется, — говорят, — Лапутин. А вы разве не знали, через что он вам все это благодетельство оказал. Через то, чтобы его фамилии на вывеске не было.
— Представьте, — говорю, — а мы о сю пору ничего этого понять не могли, бдагодеянием пользовались, а словно как в потемках.
— Но, однако, — продолжают мои гости: — ему от этого ничего не помоглося, — вчера с ним новая история вышла.
И рассказали мне такую новость, что стало мне моего прежнего однофамильца очень жалко.
Жена Лапутина, которой они сделали предложение в наштопанном фраке, была еще щекотистее мужа и обожала важность. Сами они оба были не Бог весть какой породы, а только отцы их по откупам разбогатели, но искали знакомства с одними знатными. А в ту пору у нас в Москве был главнокомандующим граф Закревский, который сам тоже, говорят, был из поляцких шляхтецов, и его настоящие господа, как князь Сергей Михайлович Голицын, не высоко числили; но прочие обольщались быть в его доме приняты. Моего прежнего однофамильца супруга тоже этой чести жаждали. Однако, Бог их знает почему, им это долго не выходило, но, наконец, нашел господин Лапутин сдедать графу какую-то приятность, и тот ему сказал:
— Заезжай, братец, ко мне, я велю тебя принять, скажи мне, чтобы я не забыл: как твоя фамилия?
Тот отвечал, что его фамилия Лапутин.
— Лапутин? — заговорил граф: — Лапутин… Постой,
