А я говорю:
— Это, господа, мое дѣло: я все беру за свой пай.
— Но что же такое ты сдѣлаешь?
— Это мой секретъ.
— Но Холуянъ будетъ наказанъ?
— Ужасно!
— И честь наша будетъ отомщена?
— Непремѣнно.
— Поклянись.
Я поклялся тѣнью несчастнаго друга нашего Фоблаза, которая сама себя осудила одиноко блуждать въ этомъ проклятомъ мѣстѣ, и разбилъ свой стаканъ объ полъ.
Всѣ товарищи меня подхватили, одобрили, расцѣловали и запили нашу клятву, но только маіоръ удержалъ, чтобы стакановъ не бить.
— Это, говоритъ, — одинъ театральный фарсъ и больше ничего…
Разошлись прекрасно. Я былъ въ себѣ крѣпко увѣренъ, потому что планъ мой былъ очень хорошъ. Холуянъ въ своихъ продѣлкахъ долженъ быть совершенно одураченъ.
Настало завтра и послѣдній день нашей красы. Получили мы свое жалованье, отдали все сполна, кто сколько былъ долженъ Холуяну, и осталось у каждаго столько денегъ, что и кошеля не надо. У меня было съ чѣмъ-нибудь сто рублей, то-есть на ихніе, по-тогдашнему это составляло съ небольшимъ десять червонцевъ. А для меня, по плану затѣи моей, еще требовалось, по крайней мѣрѣ, сорокъ червонцевъ. Гдѣ же ихъ взять? У товарищей и не было, да я и не хотѣлъ, потому что у меня другой планъ имѣлся. Я его и привелъ въ исполненіе.
Приходимъ на послѣднюю вечерю къ Холуяну — онъ очень радушенъ и приглашаетъ меня играть.
Я говорю:
— Радь бы играть, да игрушекъ нѣтъ.
Онъ проситъ не стѣсняться, — взять взаймы у него изъ банка.
— Хорошо, говорю, — позвольте мнѣ пятьдесятъ червонцевъ.
— Сдѣлайте милость, говоритъ, — и подвигаетъ кучку.
А я говорю:
— Это, господа, мое дело: я все беру за свой пай.
— Но что же такое ты сделаешь?
— Это мой секрет.
— Но Холуян будет наказан?
— Ужасно!
— И честь наша будет отомщена?
— Непременно.
— Поклянись.
Я поклялся тенью несчастного друга нашего Фоблаза, которая сама себя осудила одиноко блуждать в этом проклятом месте, и разбил свой стакан об пол.
Все товарищи меня подхватили, одобрили, расцеловали и запили нашу клятву, но только майор удержал, чтобы стаканов не бить.
— Это, — говорит, — один театральный фарс и больше ничего…
Разошлись прекрасно. Я был в себе крепко уверен, потому что план мой был очень хорош. Холуян в своих проделках должен быть совершенно одурачен.
Настало завтра и последний день нашей красы. Получили мы свое жалованье, отдали все сполна, кто сколько был должен Холуяну, и осталось у каждого столько денег, что и кошеля не надо. У меня было с чем-нибудь сто рублей, то есть на ихние, по-тогдашнему это составляло с небольшим десять червонцев. А для меня, по плану затеи моей, еще требовалось, по крайней мере, сорок червонцев. Где же их взять? У товарищей и не было, да я и не хотел, потому что у меня другой план имелся. Я его и привел в исполнение.
Приходим на последнюю вечерю к Холуяну — он очень радушен и приглашает меня играть.
Я говорю:
— Радь бы играть, да игрушек нет.
Он просит не стесняться, — взять взаймы у него из банка.
— Хорошо, — говорю, — позвольте мне пятьдесят червонцев.
— Сделайте милость, — говорит, — и подвигает кучку.
