лись аплодировать. Мальчикъ всталъ съ высокаго табурета, раскраснѣвшійся и взволнованный; онъ искалъ глазами Лидію, но ея уже не было въ залѣ.
— Прекрасно играете, голубчикъ. Большое удовольствіе намъ доставили,—ласково улыбался Аркадій Николаевичъ, подходя къ музыканту и протягивая ему руку.—Только я боюсь, что вы… какъ васъ величать-то, я не знаю.
— Азагаровъ, Юрій Азагаровъ.
— Боюсь я, милый Юрочка, не повредитъ ли вамъ играть цѣлый вечеръ? Такъ вы, знаете ли, безъ всякаго стѣсненія скажите, если устанете. У насъ найдется здѣсь кому побренчать. Ну, а теперь сыграйте-ка намъ какой-нибудь маршъ побравурнѣе.
Подъ громкіе звуки марша изъ «Фауста» были поспѣшно зажжены свѣчи на елкѣ. Затѣмъ Аркадій Николаевичъ собственноручно распахнулъ настежь двери столовой, гдѣ толпа дѣтишекъ, ошеломленная внезапнымъ яркимъ свѣтомъ и ворвавшейся къ нимъ музыкой, точно окаменѣла въ наивно-изумленныхъ, забавныхъ позахъ. Сначала робко, одинъ за другимъ, входили они въ залу и съ почтительнымъ любопытствомъ ходили кругомъ елки, задирая вверхъ свои милыя мордочки. Но черезъ нѣсколько минутъ, когда подарки уже были розданы, зала наполнилась невообразимымъ гамомъ, пискомъ съ счастливымъ, звонкимъ дѣтскимъ хохотомъ. Дѣти точно опьянѣли отъ блеска елочныхъ огней, отъ смолистаго аромата, отъ громкой музыки и отъ великолѣпныхъ подарковъ. Старшимъ никакъ не удавалось собрать ихъ въ хороводъ вокругъ елки, потому что то одинъ, то другой вырывался изъ круга и бѣжалъ къ своимъ игрушкамъ, оставленнымъ кому-нибудь на временное храненіе.
Тина, которая послѣ вниманія, оказаннаго ея отцомъ Азагарову, окончательно рѣшила взять мальчика подъ
