въ немъ какое удовольствіе? Сіе невозможно, божественный законодатель, скажемъ мы. Не обижать никого, и ни отъ кого не терпѣть обидъ, развѣ можно почесть дѣломъ добрымъ, изящнымъ, но вмѣстѣ непріятнымъ? И напротивъ какая пріятность въ дѣлѣ порочномъ и постыдномъ?
Кл. Никакой.
Аѳ. И такъ слово, не раздѣляющее пріятнаго съ справедливымъ, добраго съ прекраснымъ, весьма правдоподобно если не для другихъ, то по крайней мѣрѣ для того, кто хочетъ жить честно и справедливо. Для законодателя всего постыднѣе утверждать противное сему. Ибо никто добровольно не согласится дѣлать то, отъ чего онъ долженъ ожидать не столько радости, сколько огорченія. Но смотря долго на отдалепные предметы, мы, почти какъ дѣти, наконецъ чувствуемъ помраченіе въ глазахъ. Законодатель иначе занимаетъ наше вниманіе и разсудокъ; разсѣявая мракъ заблужденія, посредствомъ похвалъ, обычаевъ и разсужденіемъ онъ убѣждаетъ насъ, что справедливость и несправедливость оттѣнены какъ бы на нѣкоторой картинѣ. Несправедливость противоположна справедливости, и если смотритъ на нее несправедливый и порочный, то она кажется ему пріятною, а справедливость непріятною. Справедливый же видитъ то и другое совсѣмъ иначе.
в нём какое удовольствие? «Сие невозможно, божественный законодатель», — скажем мы. Не обижать никого, и ни от кого не терпеть обид, разве можно почесть делом добрым, изящным, но вместе неприятным? И напротив какая приятность в деле порочном и постыдном?
Кл. Никакой.
Аф. Итак, слово, не разделяющее приятного с справедливым, доброго с прекрасным, весьма правдоподобно если не для других, то, по крайней мере, для того, кто хочет жить честно и справедливо. Для законодателя всего постыднее утверждать противное сему. Ибо никто добровольно не согласится делать то, от чего он должен ожидать не столько радости, сколько огорчения. Но смотря долго на отдаленные предметы, мы, почти как дети, наконец чувствуем помрачение в глазах. Законодатель иначе занимает наше внимание и рассудок; рассеивая мрак заблуждения, посредством похвал, обычаев и рассуждением он убеждает нас, что справедливость и несправедливость оттенены как бы на некоторой картине. Несправедливость противоположна справедливости, и если смотрит на нее несправедливый и порочный, то она кажется ему приятною, а справедливость неприятною. Справедливый же видит то и другое совсем иначе.
