ченному уже доставили въ судѣ выиграть дѣла, и болѣе половины свидѣтелей ложно свидѣтельствовали; то такое рѣшеніе дѣла остается не дѣйствительнымъ; дѣло снова подвергается разсмотрѣнію и пересужденію, правильно ли оно рѣшено или не правильно. Симъ послѣднимъ судомъ оканчивается все судопроизводство.
Многія дѣла, прекрасныя въ человѣческой жизни, подвержены гибельному року, которой ихъ портитъ и унижаетъ. Не прекрасное ли дѣло въ людяхъ правосудіе? Не оно ли утверждаетъ между ими тишину и спокойствіе? А если такъ, то защищать невинныхъ не есть ли благороднѣйшій долгъ каждаго? Но завистливый духъ назвалъ прекраснѣйшимъ именемъ искуства то, что было прежде естественнымъ способомъ суда, — искуства, которое можетъ давать правоту правому и неправому дѣлу, до суда относящемуся. Суетно сіе искуство, и тщетны всѣ слова витійственныя, если платятъ за нихъ деньгами. Въ нашемъ городѣ сіе искуство, или безъискуственный навыкъ и упражненіе — совсѣмъ не должны рождаться. Законодатель требуетъ, чтобъ никто не говорилъ противнаго правосудію, и чтобъ непослушный удалился въ другія страны съ своимъ хитросплетеніемъ. Покорнымъ молчаніе, а непокорнымъ сей законъ: кто обнаружитъ свое намѣреніе совращать въ серд-
ченному уже доставили в суде выиграть дела, и более половины свидетелей ложно свидетельствовали, то такое решение дела остается недействительным; дело снова подвергается рассмотрению и пересуждению, правильно ли оно решено или неправильно. Сим последним судом оканчивается все судопроизводство.
Многие дела, прекрасные в человеческой жизни, подвержены гибельному року, который их портит и унижает. Не прекрасное ли дело в людях правосудие? Не оно ли утверждает между ними тишину и спокойствие? А если так, то защищать невинных не есть ли благороднейший долг каждого? Но завистливый дух назвал прекраснейшим именем искусства то, что было прежде естественным способом суда, — искусства, которое может давать правоту правому и неправому делу, до суда относящемуся. Суетно сие искусство, и тщетны все слова витийственные, если платят за них деньгами. В нашем городе сие искусство или безыскусственный навык и упражнение — совсем не должны рождаться. Законодатель требует, чтоб никто не говорил противного правосудию, и чтоб непослушный удалился в другие страны со своим хитросплетением. Покорным молчание, а непокорным сей закон: «Кто обнаружит свое намерение совращать в серд-
