ники со своими возлюбленными. И на эту удочку пошелъ онъ не сразу, а лишь постепенно. Въ первый разъ онъ хотѣлъ уйти сейчасъ же послѣ ужина, и тогда я отпустилъ его, такъ какъ самъ испытывалъ нѣкоторое чувство стыда. Когда же я разставилъ ему сѣти во второй разъ, я затянулъ нашу бесѣду далеко за полночь, и когда онъ собирался домой, я, ссылаясь на черезчуръ позднее время, убѣдилъ его остаться ночевать у меня. Онъ расположился на томъ ложѣ, которое стояло возлѣ моего и на которомъ онъ возлежалъ раньше за ужиномъ, и кромѣ насъ двоихъ въ комнатѣ не спало никого другого. Все переданное до сихъ поръ можно было бы разсказывать въ присутствіи всѣхъ и каждаго, а дальнѣйшее вы стали бы слушать, если бы, по поговоркѣ, заговорило во мнѣ правдивое вино. Впрочемъ, разъ я задался цѣлью восхвалить Сократа, я поступилъ бы также несправедливо, умолчавъ о его незаурядномъ поступкѣ. Вдобавокъ, я какъ бы нахожусь въ состояніи человѣка, укушеннаго змѣей. Вѣдь, говорятъ, что человѣкъ, съ которымъ случается подобная бѣда, не любитъ разсказывать о своемъ горѣ никому, кто самъ не испыталъ его, такъ какъ только испытавшій умѣетъ вполнѣ и понять и простить все то, на что способны люди въ подобныхъ случаяхъ. А я, съ одной стороны, будучи укушенъ чѣмъ-то еще болѣе ядовитымъ и притомъ въ самую чувствительную часть, въ какую только можно укусить человѣка, — вѣдь, я раненъ и укушенъ въ сердце, въ душу или назовите это, какъ вамъ будетъ угодно, укушенъ философскими рѣчами, жало которыхъ проникаетъ гораздо глубже змѣинаго,
ники со своими возлюбленными. И на эту удочку пошел он не сразу, а лишь постепенно. В первый раз он хотел уйти сейчас же после ужина, и тогда я отпустил его, так как сам испытывал некоторое чувство стыда. Когда же я расставил ему сети во второй раз, я затянул нашу беседу далеко за полночь, и когда он собирался домой, я, ссылаясь на чересчур позднее время, убедил его остаться ночевать у меня. Он расположился на том ложе, которое стояло возле моего и на котором он возлежал раньше за ужином, и кроме нас двоих в комнате не спало никого другого. Всё переданное до сих пор можно было бы рассказывать в присутствии всех и каждого, а дальнейшее вы стали бы слушать, если бы, по поговорке, заговорило во мне правдивое вино. Впрочем, раз я задался целью восхвалить Сократа, я поступил бы также несправедливо, умолчав о его незаурядном поступке. Вдобавок, я как бы нахожусь в состоянии человека, укушенного змеей. Ведь, говорят, что человек, с которым случается подобная беда, не любит рассказывать о своем горе никому, кто сам не испытал его, так как только испытавший умеет вполне и понять и простить всё то, на что способны люди в подобных случаях. А я, с одной стороны, будучи укушен чем-то еще более ядовитым и притом в самую чувствительную часть, в какую только можно укусить человека, — ведь, я ранен и укушен в сердце, в душу или назовите это, как вам будет угодно, укушен философскими речами, жало которых проникает гораздо глубже змеиного,
