XXVI. Всему этому учила она меня во время нашихъ неоднократныхъ бесѣдъ о любви; а однажды она задала мнѣ такой вопросъ: Что тебѣ, Сократъ, кажется причиною этой любви и этого желанія? Не приходилось ли тебѣ замѣчать, въ какомъ странномъ состояніи находятся они, какимъ болѣзненнымъ и любовнымъ вожделѣніемъ исполнены они, во-первыхъ, передъ спариваніемъ между собою, а во-вторыхъ, когда дѣло идетъ о прокормленіи приплода, — какъ слабѣйшіе изъ нихъ готовы вступить въ борьбу изъ-за него съ сильнѣйшими и даже умереть за своихъ дѣтенышей, изводить себя голодомъ и подвергать всякаго рода лишеніямъ, лишь бы только не дать умереть своему приплоду. Въ отношеніи людей, правда, можно было бы сказать, что они поступаютъ здѣсь подъ внушеніемъ разума, но можешь ли объяснить, гдѣ искать у животныхъ основанія для этихъ расположеній, исполненныхъ любви? — На это я отозвался незнаніемъ. На это она сказала: Какъ же ты надѣешься когда-нибудь сдѣлаться свѣдущимъ въ дѣлахъ любви, разъ ты даже этого не понимаешь? — Но вѣдь, Діотима, я и явился-το къ тебѣ, какъ я уже объяснялъ, именно потому, что я пришелъ къ убѣжденію, что мнѣ надо поучиться у тебя. Поэтому объясни мнѣ причину какъ того, относительно чего ты меня спрашивала, такъ и всего другого, что имѣетъ отношеніе къ любви. — Хорошо. Но разъ ты уже знаешь, что любовь по самой своей природѣ направляется на то, относительно чего мы уже не разъ приходили къ соглашенію, тебѣ нечего удивляться. Вѣдь, и здѣсь[1],
- ↑ Въ царствѣ животныхъ.
XXVI. Всему этому учила она меня во время наших неоднократных бесед о любви; а однажды она задала мне такой вопрос: Что тебе, Сократ, кажется причиною этой любви и этого желания? Не приходилось ли тебе замечать, в каком странном состоянии находятся они, каким болезненным и любовным вожделением исполнены они, во-первых, перед спариванием между собою, а во-вторых, когда дело идет о прокормлении приплода, — как слабейшие из них готовы вступить в борьбу из-за него с сильнейшими и даже умереть за своих детенышей, изводить себя голодом и подвергать всякого рода лишениям, лишь бы только не дать умереть своему приплоду. В отношении людей, правда, можно было бы сказать, что они поступают здесь под внушением разума, но можешь ли объяснить, где искать у животных основания для этих расположений, исполненных любви? — На это я отозвался незнанием. На это она сказала: Как же ты надеешься когда-нибудь сделаться сведущим в делах любви, раз ты даже этого не понимаешь? — Но ведь, Диотима, я и явился-το к тебе, как я уже объяснял, именно потому, что я пришел к убеждению, что мне надо поучиться у тебя. Поэтому объясни мне причину как того, относительно чего ты меня спрашивала, так и всего другого, что имеет отношение к любви. — Хорошо. Но раз ты уже знаешь, что любовь по самой своей природе направляется на то, относительно чего мы уже не раз приходили к соглашению, тебе нечего удивляться. Ведь, и здесь[1],
- ↑ В царстве животных.
