именно, не съ людьми, а съ силенами и сатирами, и его самого и его рѣчи[1].
XXXVII. Въ началѣ я забылъ обратить ваше вниманіе на то, что и рѣчи его весьма похожи на открывающихся силеновъ. И въ самомъ дѣлѣ, если бы кто нибудь захотѣлъ прислушаться къ разговорамъ Сократа, они показались бы ему сначала крайне смѣшными; слова и обороты, въ которые облечены они снаружи, походятъ на шкуру безстыднаго сатира. Онъ говоритъ о вьючныхъ ослахъ, о какихъ-то мѣдникахъ, сапожникахъ, кожевникахъ; повидимому, онъ всегда твердитъ одно и то же, такъ что всякому ненаблюдательному и недалекому человѣку его разговоры легко могли бы показаться крайне смѣшными. Но стоитъ раскрыть ихъ и заглянуть въ ихъ внутреннее содержаніе, и сейчасъ же окажется, что они имѣютъ и глубокій внутренній смыслъ, насквозь божественны и содержатъ въ себѣ цѣлый рядъ достоинствъ, — словомъ, затрогиваютъ цѣлый рядъ предметовъ, чуть ли не все, что нужно имѣть въ виду всякому желающему сдѣлаться настоящимъ добропорядочнымъ человѣкомъ.
Вотъ, друзья мои, то, что я восхваляю въ Сократѣ. Въ своей рѣчи я указалъ также и то, за что я порицаю его, и я разсказалъ вамъ, какія обиды причинялъ онъ, и не только мнѣ, но и Хармиду[2], сыну Главкона,
- ↑ Т.-е. и самъ Сократъ и его рѣчи «несравненны».
- ↑ Хармидъ — дядя Платона съ материнской стороны, красавецъ, аристократической фамиліи, интеллигентный человѣкъ съ этико-философскими запросами.
