— Зачѣмъ уста твои давно ужь замолчали,
Зачѣмъ оставилъ ты и лиру и кимвалъ,
Зачѣмъ твоя душа исполнена печали,
И благородный духъ измученъ и усталъ?
5 Молю тебя, молю, забудь свои печали
И беззаботно пей гохтанское вино,
И лиру вновь настрой—чтобъ струны зазвучали;
Забыть про эту скорбь пора тебѣ давно!
О разскажи, Баянъ, какъ жили наши дѣды,
10 И снова пусть звучитъ твой сладостный напѣвъ;
Былыя пѣсни пой про славныя побѣды,
Про игры юношей, про страсть армянскихъ дѣвъ!
И покачалъ Баянъ сѣдою головою,
Очами грустными взглянулъ кругомъ старикъ,
15 И горестно махнувъ усталою рукою,
Печальной головой въ отчаяніи поникъ.
„О чемъ, о чемъ мнѣ пѣть? Погибшую ль свободу
И цѣпи, и ярмо я въ пѣсняхъ воспою?
Ужель я буду пѣть несчастному народу,
20 Какъ въ рабствѣ и цѣпяхъ провелъ онъ жизнь свою?!
— Зачем уста твои давно уж замолчали,
Зачем оставил ты и лиру и кимвал,
Зачем твоя душа исполнена печали,
И благородный дух измучен и устал?
5 Молю тебя, молю, забудь свои печали
И беззаботно пей гохтанское вино,
И лиру вновь настрой — чтоб струны зазвучали;
Забыть про эту скорбь пора тебе давно!
О расскажи, Баян, как жили наши деды,
10 И снова пусть звучит твой сладостный напев;
Былые песни пой про славные победы,
Про игры юношей, про страсть армянских дев!
И покачал Баян седою головою,
Очами грустными взглянул кругом старик,
15 И горестно махнув усталою рукою,
Печальной головой в отчаянии поник.
«О чём, о чём мне петь? Погибшую ль свободу
И цепи, и ярмо я в песнях воспою?
Ужель я буду петь несчастному народу,
20 Как в рабстве и цепях провёл он жизнь свою?!
