каковы их отношения. Комиссаров описывал их мне в известных красках, а я не знал, действительно ли было так. Он говорил, что Распутин чуть ли не по затылку бьет Питирима, что Питирим в полном его распоряжении, Питирим пляшет под его дудочку, не смеет при Распутине сесть. Как я могу это проверить? Через Червинскую проверить не могу, потому что она к Питириму не вхожа. Ровно ни через кого я не мог проверить, между тем мне нужно было уловить Питирима.
Председатель. — А это зачем? Не затем ли, чтобы заставить Питирима поддерживать наверху?
Хвостов. — Он был слишком мелок для этого. Я поехал, убедился в том, что он действительно близок; после этого Питирим против меня и повел кампанию.
Председатель. — Теперь скажите, как вы действовали против Кривошеина и как вы на его место проводили Наумова?
Хвостов. — Это уже относится к области деловой. Когда я вступил в должность, я пришел в ужас от того положения, в котором находится продовольствие. Как министр внутренних дел, я получаю телеграммы: там нет хлеба, там — топлива, транспорт в руках Рухлова тоже в ужаснейшем положении. Одним словом, положение невозможное. Вместе с тем, это все были люди, бывшие много лет министрами. Сам Кривошеин без пяти минут премьер. Значит, положение такое, что с ним в высшей степени трудно сговориться. Если вы просмотрите мою переписку по поводу продовольствия на имя Горемыкина, все мои письма отличались большой резкостью. Я снимал с себя всякую ответственность за внутренний порядок, если не будет урегулировано дело продовольствия. В одном из заседаний совета министров я заявлял, что необходим план продовольственной кампании, план снабжения продовольствием и топливом тех и других местностей. Вместо этого я слышал или детский лепет кн. Шаховского, который, по моему мнению, тогда не был подготовлен к занятию своей должности, или утверждение стариков, что все это не нужно. А Кривошеин, на которого, казалось бы, можно опереться, потому что это враждебная Горемыкину сила (у них была ссора по поводу исторических заседаний), Кривошеин, со своей стороны, тоже сам никакого плана не имел, и все они говорили, что этот план — социализм, что кормить население — этого никогда не будет, и т. д. Я увидел, что приходится мне всякие административные меры принимать для того, чтобы потушить самый законный бунт населения, когда нет хлеба. Я стал писать план; я должен был выехать в Москву для того, чтобы разгружать этот узел, потому что министр путей сообщения не делал этого. И я впал в отчаяние и решил, что нужно действовать постепенно, нужно провести кого-нибудь из людей не своих по службе, но своих по общим задачам.
