чению бывшего императора, послал граф Фредерике всем главнокомандующим фронтами?
Дубенский. — Кажется, они прислали государю телеграмму.
Председатель. — Что они прислали — это устанавливается, и вы об этом изволите говорить, но какова была ответная телеграмма, которую вы считали в этот момент уже посланной?
Дубенский. — Которую задержали? Это, кажется, была телеграмма Родзянке. Это несколько не так. Оказывается, телеграмму писал Рузский, и сам ее послал, и потом я узнал от Нарышкина, что когда он пошел к Рузскому, Рузский сказал, что он телеграмму не вернет, а сам лично доложит государю императору, и она, кажется, пошла.
Председатель. — Вы в этот момент были за конституцию, но при конституционном государе Николае II?
Дубенский. — Для нас это было так неожиданно. Мы думали, что у нас будет конституция при Николае II, а когда все это так случилось (я не могу сейчас детально рассказать), то мы думали, что, конечно, Алексей Николаевич останется, хотя он больной. Тут было очень много разговоров о том, кто при нем останется. Государь и семья должны уехать. Кто будет воспитывать?
Председатель. — «Оказалось, что телеграмму Рузский не успел передать, она задержана до приезда Гучкова и Шульгина. Долго разговаривали все, и Воейков, по моему настоянию, пошел и сказал государю, что он не имеет права отказываться от престола только по желанию Временного правительства и командующих фронтами — Брусилова, Эверта, Рузского и Николая Николаевича. Я доказывал; что отречение вызовет междоусобицу, погубит войну и затем Россию».
Дубенский. — Я помню, я говорил ему, что так, кустарным образом, нельзя это делать: приехали два или три члена Государственной Думы и сказали. На меня это произвело страшное впечатление. Можно изменять правление, но это должно быть обставлено известной законнностью, обсуждением, а так, второпях, между Псковом и Дном, получить эти сведения, на меня это произвело ужасное впечатление. Должен сказать, что все эти соображения были совершенно не признаны государем императором.
Председатель. — Какие соображения?
Дубенский. — Относительно того, что нужно обсудить, переговорить, кому и как передать. Насколько мне известно, он к этому отнесся довольно спокойно: «Раз этого желают, раз командующие армиями написали, приехали представители, значит, воля божья».
Председатель.—Вам представлялось это в пышных торжественных формах?
Дубенский. — Не пышных и торжественных, а более обставленных. Я к этому акту относился гораздо более серьезно и гово-
