Председатель. — Повидимому, это был министр внутренних дел Маклаков и, затем, министр народного просвещения Кассо?
Гр. Велепольский. — Я честь имею припомнить вам, что, по моему мнению, Кассо был в то время в отставке, так что заведовал министерством народного просвещения Таубе, если я не ошибаюсь.
Председатель. — Пожалуйста, продолжайте.
Гр. Велепольский. — Потом, конечно, все эти дела должны находиться теперь в протоколах, в наших заявлениях этого совещания. Но я припоминаю еще одно. Когда Варшава должна была быть занята, 18 июля, кажется, предстояло открытие сессии государственного совета, и относительно декларации, которую от имени правительства сделал 18 июля Горемыкин, я с ним довольно долго беседовал. И не только я, но мы ездили к нему, представители законодательных палат; насколько я помню, со мной ездили член Государственной Думы Гарусевич и член государственного совета Шебеко. Мы ездили к Горемыкину, и были разговоры. В конце концов, 18 июля, явилась декларация правительства, которая до известной степени нас удовлетворяла. Я, во всяком случае, был удовлетворен. К сожалению, было слишком поздно сделано, — было официально высказано слово «автономия»; если не ошибаюсь, в тот момент это было сделано. После 18 июля мы, конечно, имели долгие разговоры с Горемыкиным еще, но фаза, в которую польская история вошла, была немножко другая, так как немцы заняли наш край; трудно было уже что-нибудь конкретное совершить, и наши намерения, наши давления, если можно так сказать, на правительство сводились к тому, чтобы оно издало какой-то широкий акт, в котором ясно было бы указано, что правительство твердо стоит на точке объединения и на таком устройстве польских земель, которое возможно широко отвечало бы тем требованиям, тем нуждам, которые мы находим необходимым удовлетворить.
Председатель. — Позвольте мне поставить вам вопрос, граф. В самом начале войны раздались торжественные слова о свободе Польши, возвещенные великим князем. Очевидно, стремления польских деятелей были направлены к тому, чтобы эти слова, имеющие характер торжественного обещания, отлить в какие-нибудь прочные государственные акты, неправда ли?
Гр. Велепольский. — Да.
Председатель. —Mне хотелось бы знать конкретно главнейшие этапы вашей борьбы в первый год войны до занятия Варшавы, когда, почти накануне этого события, с кафедры Государственной Думы мы услышали слова Горемыкина об автономии Польши. Какими аргументами останавливали реализацию данных обещаний?
Гр. Велепольский. — Единственный аргумент, который нам пришлось слышать, что это несвоевременно, что; это, может быть,
