особого типа, квалифицированный, не платный, не наемный. Относительно банков он сказал, что, правда, были сношения с банками, но по вопросу о займе или по финансовому вопросу, который, по поручению министра финансов, надо было провентилировать за границей.
Председатель. — Павел Николаевич. Вы не припомните имя и отчество этой Нарышкиной, о которой вы упомянули?
Милюков. — Елена Константиновна. Для меня в дальнейшем выяснилась невинность этой дамы, но все, что сообщалось за границей о ней, особенно относительно ее поездки туда, приуроченной ко времени этих переговоров, было подозрительно. Она — родственница жены Извольского, останавливалась у него в посольстве, чем его шокировала, жила довольно долго и демонстрировала и там свои германофильские симпатии. Вообще к Извольскому в Париже сложилось довольно враждебное отношение, отчасти благодаря его угловатости в личных сношениях, но в особенности потому, что жена его остзейского происхождения, баронесса (я забыл ее фамилию). Все это казалось демонстративным, особенно для чувствительных французов. Может-быть, обороты речи, которые для нас прошли бы незаметно, обращали на себя их внимание, и указывалось, что в русском посольстве германофильское гнездо. Вот так сложились мои впечатления, которые послужили канвой для моей речи 1 ноября, а затем также и те сведения в иностранных газетах о том, как было принято назначение Штюрмера и как смотрели на его связь с темными силами. Было ясно с самого начала, когда он приблизил к себе Манасевича-Мануйлова, что тут дело не чисто. Манасевич считал, что он оказал услугу Штюрмеру, и впоследствии ему на это указывал. У меня есть копия письма Манасевича Штюрмеру (я сейчас его не нашел), в котором он упрекает Штюрмера за то, что он заботился, старался о нем, а Штюрмер его от себя удалил и не хочет иметь при себе. Это относится к позднейшему моменту, когда Штюрмеру указали, кто такой Манасевич и как невыгодно иметь с ним дело.
Председатель. — У вас есть копия? Мы знаем про это письмо, но, если не ошибаюсь, его у нас нет; может-быть, вы можете достать?
Милюков. — Я отыщу. Что меня еще укрепило в мыслях, что есть что-то таинственное в способе сношений с германцами,— это прошлое Манасевича-Мануйлова, о котором мне сообщил Извольский. Это было во время бытности Извольского министром иностранных дел. К нему явился Пурталес, очень смущенный, и заявил, что он попал в чрезвычайно неприятное положение, рассказал ему историю, о которой Извольский раньше знал, именно о попытке подкупа одного из сотрудников «Нового Времени». При этом указывалась довольно солидная цифра, кажется, 800.000, которая была дана в распоряжение Пурталеса для этого подкупа.
