тельно темных сил. Наш председатель просит меня сказать об этом. Конечно, вся суть была в этих закулисных силах, о которых я уже говорил. Думаю, что эти силы, в сущности, и руководили верховной властью всецело. Я считаю, что верховная власть была в плену у этих сил; что касается их самих, то тут несомненно была целая масса всяких элементов, которые к этому источнику власти, исходящей от престола, присосались и делали свои дела. Я убежден, что всякие темные биржевые акулы тут тоже немалую роль играли. Затем — относительно военной разрухи, — что еще дополнить к тому, что я сказал? То, что я сказал, я бы резюмировал таким образом, что мы вошли в мировой спор чрезвычайно мало подготовленными предшествующей работой. Наша армия за 10 лет, протекшие со времени японской войны, несомненно несколько улучшилась, произошли улучшения в отношении личного состава, за исключением верхов; все это на почве проснувшейся самодеятельности нашего офицерского состава. В отношении командного состава, за исключением верховного, нашей армией было сделано много. Она представляла нечто неизмеримо высшее, нежели то, что мы имели в японскую войну. Затем, в отношении материального, технического снабжения, также были сделаны шаги, и это несомненно. Но в то же время армия не оказалась на высоте современных требований войны. Главную же вину правительства и, в частности, военного ведомства я вижу не в том, что до войны было упущено, а в том, что с момента войны, когда уже вся опасность перед нами разверзлась, не были напряжены все решительно силы. То обстоятельство, что мы целый год, буквально год, первый год войны, потеряли, это и есть самое тяжкое преступление власти. Вот, кажется, все, что я могу сказать.
