внутренних дел, ставите себя в положение худшее, чем последний из ваших бывших подчиненных, который все-таки отчитывался в этих деньгах.
Хвостов. — В каждой копейке я отчитывался неопровержимыми актами.
Председатель. — Какими вы неопровержимыми актами отчитывались?
Хвостов. — Я отчитывался отчетами, с представлением подлинных расписок.
Председатель. — Этих самых людей?
Хвостов. — Да.
Председатель. — Вы не чувствуете моральной потребности теперь, когда утверждаете, что эти расписки сожгли, дать указание для того, чтобы проверить, действительно ли вами были израсходованы деньги? Мы — люди взрослые, Алексей Николаевич, и вы не можете не понимать, что на вас таким образом падает подозрение даже не в денежной растрате, а в присвоении этих денег.
Хвостов. — Я знаю, на меня падает очень тяжелое подозрение.
Председатель. — И вы не склонились под тяжестью этого падающего подозрения?
Хвостов. — Не склонился потому, что, по моему убеждению, всю массу людей, которые, собственно, ничем особенно не виноваты, опять тащить сюда…
Председатель. — Если они не виноваты, почему же их не тащить сюда?
Хвостов. — Нет, с точки зрения теперешней они виноваты.
Председатель. — То-есть, с какой точки зрения они виноваты? Какой закон они нарушили?
Хвостов. — Тогда, по-моему, никакого.
Председатель. — Так что это не преступники с точки зрения закона?
Хвостов. — Да, закона того времени. А с точки зрения теперешнего — преступники.
Председатель. — Значит, это не формальные преступники, а моральные, так сказать, преступники?
Хвостов. — Я не знаю, как считают теперь, но знаю, что эти люди за деньги обязывались чем-нибудь служить правительству.
Председатель. — Если правда, что они обязывались за деньги служить правительству, теперь на карту ставится ваша честь, ибо на вас падает подозрение в корыстном преступлении; неправда ли? Вы не желаете, для того, чтобы снять с вас подозрение, чтобы была установлена правда относительно этих людей, которые, по вашим словам, за деньги собирались что-то сделать?
Хвостов. — В этом отношении я не хочу просто выдавать сорок или пятьдесят человек, которые несомненно пострадают.
