предсказанная докторомъ Лайвей лихорадка видимо овладѣвала несчастнымъ матросомъ, не смотря на то, что идти намъ было очень недурно подъ тѣнистыми соснами, перемѣшанными съ кустами азалей и коричневыхъ деревьевъ. Мы постепенно подходили все ближе и ближе к Далекому Виду. Слѣва все шире и шире развертывался видъ на западную бухту, гдѣ я наканунѣ утромъ кувыркался въ своей утлой пирогѣ.
Дойдя до перваго изъ большихъ деревьевъ, справились съ компасомъ.
Оказалось не то. Со вторымъ было то же самое. Третье дерево гордо возвышалось шагахъ въ двухстахъ. То былъ великолѣпный лѣсной великанъ, широко раскинувшій свои темнозеленыя вѣтви.
Но разбойниковъ привлекала не громадность дерева, а предполагаемый подъ нимъ кладъ. Мысль о деньгахъ скоро разсѣяла въ нихъ послѣдніе остатки страха. Я видѣлъ, какъ разгорались ихъ глаза по мѣрѣ приближенія къ цѣли, какъ все легче и увѣреннѣе становилась ихъ походка. Даже Сильверъ какъ-то веселѣе подпрыгивалъ на своемъ костылѣ, ворча на камни, затруднявшіе ему ходьбу. Ноздри его раздувались; онъ ругался какъ язычникъ всякій разъ, когда какая-нибудь муха садилась ему на широкое лицо или на потный лобъ. По временамъ онъ сердито дергалъ за веревку, которою я былъ обвязанъ, и, оборачиваясь назадъ, кидалъ на меня уничтожающій взгляд. Самъ ли онъ не находилъ нужнымъ скрывать своихъ мыслей, или онѣ помимо его желанія отражались у него на лицѣ, но только я читалъ ихъ какъ по писанному. Приближаясь къ золоту, онъ видимо терялъ изъ памяти и предостереженія доктора, и мои обѣщанія. Должно быть онъ надѣялся овладѣть кладомъ, отыскать Испаньолу, сѣсть на нее, предварительно перерѣзавъ всѣхъ честныхъ людей на островѣ, и уплыть въ море съ грузомъ золота и злодѣйствъ.
Мнѣ сдѣлалось жутко. Подъ гнетомъ тревоги я едва поспѣвалъ идти за жадными искателями золота и каждую минуту спотыкался, причемъ Сильверъ всякій разъ дергалъ меня за веревку и свирѣпо на меня оборачивался. Дикъ шелъ сзади всѣхъ, трясясь въ лихорадкѣ и еле волоча ноги. Видъ больнаго матроса увеличивалъ мое уныніе и сверхъ того мнѣ невольно мерещилась давнишняя драма на этомъ самомъ плоскогорьи, когда свирѣпый пиратъ убилъ шестерыхъ матросовъ. Мнѣ даже какъ будто чудились ихъ жалобные крики.
предсказанная доктором Лайвей лихорадка видимо овладевала несчастным матросом, не смотря на то, что идти нам было очень недурно под тенистыми соснами, перемешанными с кустами азалий и коричневых деревьев. Мы постепенно подходили всё ближе и ближе к Далёкому Виду. Слева всё шире и шире развёртывался вид на западную бухту, где я накануне утром кувыркался в своей утлой пироге.
Дойдя до первого из больших деревьев, справились с компасом.
Оказалось не то. Со вторым было тоже самое. Третье дерево гордо возвышалось шагах в двухстах. То был великолепный лесной великан, широко раскинувший свои тёмно-зелёные ветви.
Но разбойников привлекала не громадность дерева, а предполагаемый под ним клад. Мысль о деньгах скоро рассеяла в них последние остатки страха. Я видел как разгорались их глаза по мере приближения к цели, как всё легче и увереннее становилась их походка. Даже Сильвер как-то веселее подпрыгивал на своём костыле, ворча на камни, затруднявшие ему ходьбу. Ноздри его раздувались; он ругался как язычник всякий раз, когда какая-нибудь муха садилась ему на широкое лицо или на потный лоб. По временам он сердито дёргал за верёвку, которою я был обвязан, и, оборачиваясь назад, кидал на меня уничтожающий взгляд. Сам ли он не находил нужным скрывать своих мыслей, или они помимо его желания отражались у него на лице, но только я читал их как по писанному. Приближаясь к золоту, он видимо терял из памяти и предостережения доктора, и мои обещания. Должно быть, он надеялся овладеть кладом, отыскать Испаньолу, сесть на неё, предварительно перерезав всех честных людей на острове, и уплыть в море с грузом золота и злодейств.
Мне сделалось жутко. Под гнётом тревоги я едва поспевал идти за жадными искателями золота и каждую минуту спотыкался, причём Сильвер всякий раз дёргал меня за верёвку и свирепо на меня оборачивался. Дик шёл сзади всех, трясясь в лихорадке и еле волоча ноги. Вид больного матроса увеличивал моё уныние и сверх того мне невольно мерещилась давнишняя драма на этом самом плоскогорье, когда свирепый пират убил шестерых матросов. Мне даже как будто чудились их жалобные крики.
