Свободнымъ называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать, а не о томъ, что ты сбросилъ ярмо съ себя.
Изъ тѣхъ ли ты, что имѣютъ право сбросить ярмо съ себя? Такихъ не мало, которые потеряли свою послѣднюю цѣнность, когда освободились отъ своего рабства.
Свободный отъ чего? Какое дѣло до этого Заратустрѣ! Но твой ясный взоръ долженъ повѣдать мнѣ: свободный для чего?
Можешь ли ты дать себѣ свое добро и твое зло и навѣсить на себя свою волю, какъ законъ? Можешь ли ты быть самъ своимъ судьею и мстителемъ своего закона?
Ужасно быть одному съ судьею и мстителемъ собственнаго закона. Такъ бываетъ брошена звѣзда въ пустое пространство и въ ледяное дыханіе одиночества.
Сегодня еще страдаешь ты отъ множества, ты, одинокій: сегодня еще есть у тебя все твое мужество и твои надежды.
Но когда-нибудь ты устанешь отъ одиночества, когда-нибудь твоя гордость согнется, и твое мужество поколеблется. Когда-нибудь ты воскликнешь: «я одинокъ!»
Когда-нибудь ты не увидишь болѣе своей высоты, а твое низменное будетъ слишкомъ близко къ тебѣ; твое возвышенное будетъ даже пугать тебя, какъ призракъ. Когда-нибудь ты воскликнешь: «всѣ — ложь!»
Есть чувства, который грозятъ убить одинокаго; если это имъ не удается, они должны сами умереть! Но способенъ ли ты быть убійцею?
Знаешь ли ты, мой братъ, уже слово «презрѣніе»? И муку твоей справедливости, быть справедливымъ къ тѣмъ, кто тебя презираетъ?
Свободным называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать, а не о том, что ты сбросил ярмо с себя.
Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя? Таких не мало, которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от своего рабства.
Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре! Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?
Можешь ли ты дать себе свое добро и твое зло и навесить на себя свою волю, как закон? Можешь ли ты быть сам своим судьею и мстителем своего закона?
Ужасно быть одному с судьею и мстителем собственного закона. Так бывает брошена звезда в пустое пространство и в ледяное дыхание одиночества.
Сегодня еще страдаешь ты от множества, ты, одинокий: сегодня еще есть у тебя всё твое мужество и твои надежды.
Но когда-нибудь ты устанешь от одиночества, когда-нибудь твоя гордость согнется, и твое мужество поколеблется. Когда-нибудь ты воскликнешь: «я одинок!»
Когда-нибудь ты не увидишь более своей высоты, а твое низменное будет слишком близко к тебе; твое возвышенное будет даже пугать тебя, как призрак. Когда-нибудь ты воскликнешь: «все — ложь!»
Есть чувства, который грозят убить одинокого; если это им не удается, они должны сами умереть! Но способен ли ты быть убийцею?
Знаешь ли ты, мой брат, уже слово «презрение»? И муку твоей справедливости, быть справедливым к тем, кто тебя презирает?
