Но поутру, послѣ этой ночи, вскочилъ Заратустра съ ложа своего, опоясалъ чресла свои и вышелъ изъ пещеры своей, сіяющій и сильныя, какъ утреннее солнце, поднимающееся изъ-за темныхъ горъ.
«Великое свѣтило, сказалъ онъ, какъ нѣкогда уже говорилъ онъ, ты, глубокое око счастья къ чему свелось бы счастьѣ твое, еслибъ не было у тебя тѣхъ кому ты свѣтишь!
И еслибъ они оставались въ домахъ своихъ въ то время, какъ ты ужѣ проснулось и идешь, чтобъ одарять и надѣлять: какъ негодовала бы на это гордая стыдливость твоя!
Ну, что-жъ! они спятъ еще, эти высшіе люди, въ то время, какъ я ужѣ бодрствую: это не истинные послѣдователи мои! Не ихъ жду я здѣсь въ горахъ моихъ.
За свое дѣло хочу я приняться, и начать свой день но они не понимаютъ, каковы знаменія утра моего, мои шаги — для нихъ не призывъ къ пробужденію.
Они спятъ еще въ пещерѣ моей, ихъ сонъ упивается еще моими пѣснями опьяненія. Ушей слушающихъ меня, ушей повинующихся недостаетъ имъ».
Заратустра говорилъ это въ сердцѣ своемъ, въ то время, какъ солнцѣ поднималось: тогда онъ вопросительно взглянулъ на небо, ибо услышалъ надъ собою рѣзкій крикъ орла своего. «Ну, что-жъ! крикнулъ онъ въ вышину, это нравится мнѣ, это подобаетъ мнѣ. Звѣри мои проснулись, ибо я проснулся.
Но поутру, после этой ночи, вскочил Заратустра с ложа своего, опоясал чресла свои и вышел из пещеры своей, сияющий и сильные, как утреннее солнце, поднимающееся из-за темных гор.
«Великое светило, сказал он, как некогда уже говорил он, ты, глубокое око счастья к чему свелось бы счастье твое, если б не было у тебя тех кому ты светишь!
И если б они оставались в домах своих в то время, как ты уже проснулось и идешь, чтоб одарять и наделять: как негодовала бы на это гордая стыдливость твоя!
Ну, что ж! они спят еще, эти высшие люди, в то время, как я уже бодрствую: это не истинные последователи мои! Не их жду я здесь в горах моих.
За свое дело хочу я приняться, и начать свой день но они не понимают, каковы знамения утра моего, мои шаги — для них не призыв к пробуждению.
Они спят еще в пещере моей, их сон упивается еще моими песнями опьянения. Ушей слушающих меня, ушей повинующихся недостает им».
Заратустра говорил это в сердце своем, в то время, как солнце поднималось: тогда он вопросительно взглянул на небо, ибо услышал над собою резкий крик орла своего. «Ну, что ж! крикнул он в вышину, это нравится мне, это подобает мне. Звери мои проснулись, ибо я проснулся.
