— благоуханіе, запахъ вѣчности, запахъ золотистаго вина, потемнѣвшаго и блаженно-краснаго отъ стараго счастья,
— отъ опьянѣлаго счастья смерти, отъ счастья полуночи, которое поетъ: міръ — глубина, глубь эта дню едва видна!
Оставь меня! Оставь меня! Я слишкомъ чистъ для тебя. Не дотрогивайся до меня! Развѣ мой міръ сейчасъ не сталъ совершеннымъ?
Моя кожа слишкомъ чиста для твоихъ рукъ. Оставь меня, ты темный, глупый, душный день! Развѣ полночь не свѣтлѣе?
Самые чистые должны быть господами земли, самые непознанные, самые сильные, души полночныя, которые свѣтлѣе и глубже всякаго дня.
О, день, тяжелой поступью идешь ты за мной? Ты протягиваешь руки за моимъ счастьемъ? Для тебя я богатъ одинокій, для тебя я кладъ и сокровищница?
О, міръ, ты хочешь меня? Развѣ для тебя я отъ міра? Развѣ я набоженъ? Развѣ я божественъ? Но день и міръ, вы слишкомъ грубы,
— имѣйте болѣе ловкія руки, прострите ихъ къ болѣе глубокому счастью, къ болѣе глубокому несчастью, просите ихъ къ какому нибудь богу, но не простирайте ихъ ко мнѣ:
— мое несчастье, мое счастье глубоки, ты, дивный день, но все-же я не богъ и не адъ божій: скорбь міра эта глубина.
— благоухание, запах вечности, запах золотистого вина, потемневшего и блаженно-красного от старого счастья,
— от опьянелого счастья смерти, от счастья полуночи, которое поет: мир — глубина, глубь эта дню едва видна!
Оставь меня! Оставь меня! Я слишком чист для тебя. Не дотрагивайся до меня! Разве мой мир сейчас не стал совершенным?
Моя кожа слишком чиста для твоих рук. Оставь меня, ты темный, глупый, душный день! Разве полночь не светлее?
Самые чистые должны быть господами земли, самые непознанные, самые сильные, души полночные, которые светлее и глубже всякого дня.
О, день, тяжелой поступью идешь ты за мной? Ты протягиваешь руки за моим счастьем? Для тебя я богат одинокий, для тебя я клад и сокровищница?
О, мир, ты хочешь меня? Разве для тебя я от мира? Разве я набожен? Разве я божествен? Но день и мир, вы слишком грубы,
— имейте более ловкие руки, прострите их к более глубокому счастью, к более глубокому несчастью, просите их к какому нибудь богу, но не простирайте их ко мне:
— мое несчастье, мое счастье глубоки, ты, дивный день, но всё же я не бог и не ад божий: скорбь мира эта глубина.
