Нѣкоторые даже разсказываютъ, что тогда плясалъ и оселъ: ибо не напрасно самый безобразный человѣкъ напоилъ его виномъ. Это было такъ, можетъ быть, и иначе; и если дѣйствительно оселъ не плясалъ въ тотъ вечеръ, все таки случились тогда еще болѣе великія и странныя вещи, чѣмъ танецъ осла. Однимъ словомъ, какъ гласитъ поговорка Заратустры: «ну, что-жъ!»
Заратустра же, пока это происходило съ самымъ безобразнымъ человѣкомъ, стоялъ какъ опьяненный: его взоръ потухъ, его языкъ заплетался, его ноги дрожали. И кто сумѣлъ бы отгадать какія мысли бѣжали тогда по душѣ Заратустры. Но видно было, что духъ его отступилъ отъ него, бѣжалъ впереди и находился гдѣ-то въ широкой дали, блуждая, какъ сказано въ писаніи: «надъ высокой скалой, между двухъ морей,
— между прошедшимъ и будущимъ, какъ тяжелая туча». Но мало-по-малу, пока высшіе люди держали его на рукахъ своихъ, немного пришелъ онъ въ себя и отстранилъ рукою толпу озабоченныхъ почитателей; однако онъ не говорилъ. Но вдругъ повернулъ онъ быстро голову, ибо казалось, что онъ услышалъ что-то тогда приложилъ онъ палецъ къ губамъ и сказалъ: «Идемъ!»
И тотчасъ водворилась тишина и тайна вокругъ него; а изъ глубины медленно доносился звукъ колокола. Заратустра прислушивался къ нему также, какъ и высшіе люди; потомъ онъ вторично приложилъ па-
Некоторые даже рассказывают, что тогда плясал и осел: ибо не напрасно самый безобразный человек напоил его вином. Это было так, может быть, и иначе; и если действительно осел не плясал в тот вечер, всё-таки случились тогда еще более великие и странные вещи, чем танец осла. Одним словом, как гласит поговорка Заратустры: «ну, что ж!»
Заратустра же, пока это происходило с самым безобразным человеком, стоял как опьяненный: его взор потух, его язык заплетался, его ноги дрожали. И кто сумел бы отгадать какие мысли бежали тогда по душе Заратустры. Но видно было, что дух его отступил от него, бежал впереди и находился где-то в широкой дали, блуждая, как сказано в писании: «над высокой скалой, между двух морей,
— между прошедшим и будущим, как тяжелая туча». Но мало-помалу, пока высшие люди держали его на руках своих, немного пришел он в себя и отстранил рукою толпу озабоченных почитателей; однако он не говорил. Но вдруг повернул он быстро голову, ибо казалось, что он услышал что-то тогда приложил он палец к губам и сказал: «Идем!»
И тотчас водворилась тишина и тайна вокруг него; а из глубины медленно доносился звук колокола. Заратустра прислушивался к нему также, как и высшие люди; потом он вторично приложил па-
