въ двадцати шагахъ, случилось то, чего онъ теперь ожидалъ всего менѣе: снова услыхалъ онъ великій крикъ о помощи. И, странно! на этотъ разъ крикъ исходилъ изъ его собственной пещеры. Но это былъ долгій, сложный, странный крикъ, и Заратустра ясно различалъ, что онъ состоитъ изъ многихъ голосовъ: только издали можно было принять его за крикъ изъ однихъ только устъ.
Тогда Заратустра бросился къ пещерѣ своей, и вотъ какое зрѣлища ожидало его тотчасъ послѣ этого хора! Тамъ сидѣли въ сборѣ всѣ, съ кѣмъ провелъ онъ дань: король направо и король налѣво, старый чародѣй, папа, добровольный нищій, тѣнь, совѣстливый духомъ, мрачный прорицатель и оселъ; а самый безобразный человѣкъ надѣлъ на себя корону и опоясался двумя красными поясами — ибо онъ любилъ, какъ всѣ безобразные, красиво одѣваться.
Посреди же этого печальнаго общества стоялъ орелъ Заратустры, взъерошенный и тревожный, ибо онъ долженъ былъ на многое отвѣчать, на что у гордости его не было отвѣта; а мудрая змѣя висѣла вокругъ шеи его.
На все это смотрѣлъ Заратустра съ великимъ удивленіемъ; затѣмъ разглядѣлъ онъ отдѣльно каждаго изъ гостей своихъ съ снисходительнымъ любопытствомъ, читалъ въ душѣ ихъ и удивлялся снова. Тѣмъ временемъ собравшіеся поднялись съ мѣстъ своихъ и почтительно ожидали, чтобъ Заратустра заговорилъ. Заратустра же говорилъ такъ:
«Вы, отчаявшіеся! Вы, странные люди! Это вашъ крикъ о помощи слышалъ я? И теперь знаю я, гдѣ надо искать того, кого тщетно искалъ я сегодня: высшаго человѣка: —
— въ моей собственной пещерѣ сидитъ онъ, выс-
в двадцати шагах, случилось то, чего он теперь ожидал всего менее: снова услыхал он великий крик о помощи. И, странно! на этот раз крик исходил из его собственной пещеры. Но это был долгий, сложный, странный крик, и Заратустра ясно различал, что он состоит из многих голосов: только издали можно было принять его за крик из одних только уст.
Тогда Заратустра бросился к пещере своей, и вот какое зрелища ожидало его тотчас после этого хора! Там сидели в сборе все, с кем провел он дань: король направо и король налево, старый чародей, папа, добровольный нищий, тень, совестливый духом, мрачный прорицатель и осел; а самый безобразный человек надел на себя корону и опоясался двумя красными поясами — ибо он любил, как все безобразные, красиво одеваться.
Посреди же этого печального общества стоял орел Заратустры, взъерошенный и тревожный, ибо он должен был на многое отвечать, на что у гордости его не было ответа; а мудрая змея висела вокруг шеи его.
На всё это смотрел Заратустра с великим удивлением; затем разглядел он отдельно каждого из гостей своих с снисходительным любопытством, читал в душе их и удивлялся снова. Тем временем собравшиеся поднялись с мест своих и почтительно ожидали, чтоб Заратустра заговорил. Заратустра же говорил так:
«Вы, отчаявшиеся! Вы, странные люди! Это ваш крик о помощи слышал я? И теперь знаю я, где надо искать того, кого тщетно искал я сегодня: высшего человека: —
— в моей собственной пещере сидит он, выс-
