Страница:Ницше Так говорил Заратустра 1913.pdf/326

Эта страница не была вычитана

людей горделивыми — онъ, учившій огромному заблужденію, когда онъ училъ «я — истина».

Отвѣтили ли нескромному когда-нибудь вѣжливо? — Но ты, о, Заратустра, прошелъ мимо него и говорилъ: «Нѣтъ! Нѣтъ! Трижды нѣтъ!»

Ты предостерегалъ отъ его заблужденія, ты первый предостерегалъ отъ состраданія — не всѣхъ и не каждаго, но себя и подобныхъ тебѣ.

Ты стыдишься стыда великихъ страданій; и поистинѣ, когда ты говоришь: «отъ состраданія приближается тяжелая туча, берегитесь, люди!»

— когда ты учишь: «всѣ созидающіе тверды, всякая великая любовь выше ихъ состраданія»: о, Заратустра, какъ хорошо кажешься ты мнѣ изучившимъ знаменія времени!

Но и ты самъ — остерегайся ты самъ своего состраданія! Ибо многіе находятся на пути къ тебѣ, многіе страждущіе, сомнѣвающіеся, отчаивающіеся, утопающіе, замерзающее. —

Я предостерегаю тебя и противъ меня. Ты разгадалъ мою лучшую, мою худшую загадку, меня самого и что свершилъ я. Я знаю сѣкиру, тебя поразившую.

Но онъ — долженъ былъ умереть: онъ видѣлъ глазами, которые все видѣли, — онъ видѣлъ глубины и бездны человѣка, весь его скрытый позоръ и безобразіе.

Его страданіе не знало стыда: онъ проникалъ въ мои самые грязные закоулки. Самый любопытный, сверхъ-назойливый, сверхъ-сострадательный долженъ былъ умереть.

Онъ видѣлъ всегда меня: этому свидѣтелю хотѣлъ я отмстить — или самому не жить.

Богъ, который все видѣлъ, не исключая и человѣка:

Тот же текст в современной орфографии

людей горделивыми — он, учивший огромному заблуждению, когда он учил «я — истина».

Ответили ли нескромному когда-нибудь вежливо? — Но ты, о, Заратустра, прошел мимо него и говорил: «Нет! Нет! Трижды нет!»

Ты предостерегал от его заблуждения, ты первый предостерегал от сострадания — не всех и не каждого, но себя и подобных тебе.

Ты стыдишься стыда великих страданий; и поистине, когда ты говоришь: «от сострадания приближается тяжелая туча, берегитесь, люди!»

— когда ты учишь: «все созидающие тверды, всякая великая любовь выше их сострадания»: о, Заратустра, как хорошо кажешься ты мне изучившим знамения времени!

Но и ты сам — остерегайся ты сам своего сострадания! Ибо многие находятся на пути к тебе, многие страждущие, сомневающиеся, отчаивающиеся, утопающие, замерзающее. —

Я предостерегаю тебя и против меня. Ты разгадал мою лучшую, мою худшую загадку, меня самого и что свершил я. Я знаю секиру, тебя поразившую.

Но он — должен был умереть: он видел глазами, которые всё видели, — он видел глубины и бездны человека, весь его скрытый позор и безобразие.

Его страдание не знало стыда: он проникал в мои самые грязные закоулки. Самый любопытный, сверх-назойливый, сверх-сострадательный должен был умереть.

Он видел всегда меня: этому свидетелю хотел я отмстить — или самому не жить.

Бог, который всё видел, не исключая и человека: