«Ты, пожалуй, обманывалъ и болѣе хитрыхъ, чѣмъ я, сказалъ Заратустра сурово. Я не стерегусь обманщиковъ, ибо неосторожнымъ долженъ я быть: такъ хочетъ судьба моя.
Но ты — долженъ обманывать: настолько я знаю тебя! Слова твои всегда должны имѣть два, три, четыре смысла! Даже въ чемъ сознавался ты сейчасъ, не было для меня ни достаточной правдой, ни достаточной ложью!
Злой фальшивый монетчикъ, развѣ могъ бы ты поступать иначе! Даже болѣзнь свою нарумянилъ бы ты, еслибъ нагимъ показался врачу своему.
Точно также румянилъ ты предо мною ложь свою, когда говорилъ: «все это было только комедія!» Было въ этомъ и нѣчто серьезное, ибо и самъ ты отчасти такой же кающійся духомъ!
Я хорошо угадываю тебя: ты сталъ чародѣемъ для всѣхъ, но для себя не осталось у тебя больше ни лжи, ни лукавства, — ты самъ пересталъ быть для себя чародѣемъ!
Ты пожиналъ отвращеніе, какъ единственную истину свою. Нѣтъ ни одного правдиваго слова въ тебѣ, но еще правдивы уста твои: правдиво отвращеніе, прилипшее къ устамъ твоимъ».
— «Но кто же ты! воскликнулъ тутъ старый чародѣй надменнымъ голосомъ, кто смѣетъ такъ говорить со мною, самымъ великимъ среди живущихъ нынѣ?» — и зеленая молія сверкнула изъ его глазъ на Заратустру. Но тотчасъ же онъ измѣнился и сказалъ съ грустью;
«О, Заратустра, я усталъ, противны мнѣ искусства мои, я не великъ, для чего притворяюсь я! Но, ты знаешь это хорошо — я искалъ величія!
«Ты, пожалуй, обманывал и более хитрых, чем я, сказал Заратустра сурово. Я не стерегусь обманщиков, ибо неосторожным должен я быть: так хочет судьба моя.
Но ты — должен обманывать: настолько я знаю тебя! Слова твои всегда должны иметь два, три, четыре смысла! Даже в чём сознавался ты сейчас, не было для меня ни достаточной правдой, ни достаточной ложью!
Злой фальшивый монетчик, разве мог бы ты поступать иначе! Даже болезнь свою нарумянил бы ты, если б нагим показался врачу своему.
Точно также румянил ты предо мною ложь свою, когда говорил: «всё это было только комедия!» Было в этом и нечто серьезное, ибо и сам ты отчасти такой же кающийся духом!
Я хорошо угадываю тебя: ты стал чародеем для всех, но для себя не осталось у тебя больше ни лжи, ни лукавства, — ты сам перестал быть для себя чародеем!
Ты пожинал отвращение, как единственную истину свою. Нет ни одного правдивого слова в тебе, но еще правдивы уста твои: правдиво отвращение, прилипшее к устам твоим».
— «Но кто же ты! воскликнул тут старый чародей надменным голосом, кто смеет так говорить со мною, самым великим среди живущих ныне?» — и зеленая молия сверкнула из его глаз на Заратустру. Но тотчас же он изменился и сказал с грустью;
«О, Заратустра, я устал, противны мне искусства мои, я не велик, для чего притворяюсь я! Но, ты знаешь это хорошо — я искал величия!
