Страница:Ницше Так говорил Заратустра 1913.pdf/305

Эта страница не была вычитана

Поистинѣ, ужъ лучше жить среди отшельниковъ и козьихъ пастуховъ, чѣмъ среди нашей раззолоченной, лживой, нарумяненной черни, — хотя бы она и называла себя «хорошимъ обществомъ»,

— хотя бы она и называла себя «аристократіей». Но въ ней все лживо и гнило, начиная отъ крови, благодаря застарѣлымъ дурнымъ болѣзнямъ и еще болѣе дурнымъ исцѣлителямъ.

Я предпочитаю ей и считаю лучше ея здороваго крестьянина, грубаго, хитраго, упрямаго и выносливаго: сегодня это самый благородный типъ.

Крестьянинъ сегодня лучше всѣхъ другихъ; и крестьянскій типъ долженъ бы быть господиномъ! И однако теперь царство толпы, — я не позволяю себѣ болѣе обольщаться. Но толпа значитъ: всякая всячина.

Толпа — это всякая всячина: въ ней все перемѣшано, и святой и негодяй, и дворянинъ и еврей, и всѣ животныя изъ ноева ковчега.

Добрые нравы! Все у насъ лживо и гнило. Никто уже не умѣетъ благоговѣть: этого именно мы всѣ избѣгаемъ. Это заискивающія, назойливыя собаки, они золотятъ пальмовые листья.

Отвращсніс душитъ меня, что мы, короли, сами стали поддѣльными, что мы обвѣшаны и переодѣты въ старый, пожелтѣвшій прадѣдовскій блескъ, что мы лишь показныя медали для глупцовъ и пройдохъ и для всѣхъ тѣхъ, кто ведетъ сегодня торговлю съ властью!

Мы не первые — и однако, надо, чтобы мы казались первыми: наконецъ, мы устали и пресытились, наконецъ, этимъ обманомъ.

Отъ толпы отстранились мы, отъ всѣхъ этихъ крикуновъ и пишущихъ мухъ, отъ запаха торгашей, отъ

Тот же текст в современной орфографии

Поистине, уж лучше жить среди отшельников и козьих пастухов, чем среди нашей раззолоченной, лживой, нарумяненной черни, — хотя бы она и называла себя «хорошим обществом»,

— хотя бы она и называла себя «аристократией». Но в ней всё лживо и гнило, начиная от крови, благодаря застарелым дурным болезням и еще более дурным исцелителям.

Я предпочитаю ей и считаю лучше её здорового крестьянина, грубого, хитрого, упрямого и выносливого: сегодня это самый благородный тип.

Крестьянин сегодня лучше всех других; и крестьянский тип должен бы быть господином! И однако теперь царство толпы, — я не позволяю себе более обольщаться. Но толпа значит: всякая всячина.

Толпа — это всякая всячина: в ней всё перемешано, и святой и негодяй, и дворянин и еврей, и все животные из ноева ковчега.

Добрые нравы! Всё у нас лживо и гнило. Никто уже не умеет благоговеть: этого именно мы все избегаем. Это заискивающие, назойливые собаки, они золотят пальмовые листья.

Отвращснис душит меня, что мы, короли, сами стали поддельными, что мы обвешаны и переодеты в старый, пожелтевший прадедовский блеск, что мы лишь показные медали для глупцов и пройдох и для всех тех, кто ведет сегодня торговлю с властью!

Мы не первые — и однако, надо, чтобы мы казались первыми: наконец, мы устали и пресытились, наконец, этим обманом.

От толпы отстранились мы, от всех этих крикунов и пишущих мух, от запаха торгашей, от