клеветалъ, говоря о смолѣ. Что происходитъ со мною, бываетъ со всѣми плодами, которые созрѣваютъ Это медъ въ моихъ жилахъ дѣлаетъ мою кровь болѣе густой и мою душу болѣе молчаливой». — «Должно быть, такъ, о, Заратустра, отвѣчали звѣри, приближаясь къ нему; но не хочешь ли ты сегодня подняться на высокую гору? Воздухъ чистъ, и сегодня можно видѣть изъ міра больше, чѣмъ когда-либо». — «Да, звѣри мои, отвѣчалъ Заратустра, вы даете прекрасный совѣтъ и онъ мнѣ по сердцу: я хочу сегодня подняться на высокую гору! Но позаботьтесь, чтобы тамъ медъ былъ у меня подъ руками, золотой сотовый медъ, желтый и бѣлый, хорошій и свѣжій, какъ ледъ. Ибо знаете, я хочу тамъ наверху принести жертву медовую».
Но когда Заратустра былъ на вершинѣ, отослалъ онъ домой звѣрей, провожавшихъ его, и нашелъ, что теперь онъ одинъ: — тогда засмѣялся онъ отъ всего сердца, оглянулся кругомъ и такъ говорилъ:
«Я говорилъ о жертвахъ и о медовыхъ жертвахъ; но это было только уловкою рѣчи моей и, поистинѣ, полезнымъ безуміемъ! Здѣсь наверху я могу говорить уже свободнѣе, чѣмъ передъ пещерами отшельниковъ и домашними животными ихъ,
Что говорилъ я о жертвахъ! Я расточаю, что дарится мнѣ, я расточитель съ тысячью рукъ: какъ бы могъ я называть это — жертвоприношеніемъ!
И когда я хотѣлъ меду, хотѣлъ я лишь притравы и сладкаго густого соку, которымъ лакомятся ворчуны медвѣди и странныя, угрюмыя, злыя птицы:
— лучшей притравы, въ какой нуждаются охотники и рыболовы. Ибо, если міръ похожъ на темный лѣсъ, населенный звѣрями, на садъ для услады всѣхъ ди-
клеветал, говоря о смоле. Что происходит со мною, бывает со всеми плодами, которые созревают Это мед в моих жилах делает мою кровь более густой и мою душу более молчаливой». — «Должно быть, так, о, Заратустра, отвечали звери, приближаясь к нему; но не хочешь ли ты сегодня подняться на высокую гору? Воздух чист, и сегодня можно видеть из мира больше, чем когда-либо». — «Да, звери мои, отвечал Заратустра, вы даете прекрасный совет и он мне по сердцу: я хочу сегодня подняться на высокую гору! Но позаботьтесь, чтобы там мед был у меня под руками, золотой сотовый мед, желтый и белый, хороший и свежий, как лед. Ибо знаете, я хочу там наверху принести жертву медовую».
Но когда Заратустра был на вершине, отослал он домой зверей, провожавших его, и нашел, что теперь он один: — тогда засмеялся он от всего сердца, оглянулся кругом и так говорил:
«Я говорил о жертвах и о медовых жертвах; но это было только уловкою речи моей и, поистине, полезным безумием! Здесь наверху я могу говорить уже свободнее, чем перед пещерами отшельников и домашними животными их,
Что говорил я о жертвах! Я расточаю, что дарится мне, я расточитель с тысячью рук: как бы мог я называть это — жертвоприношением!
И когда я хотел меду, хотел я лишь притравы и сладкого густого соку, которым лакомятся ворчуны медведи и странные, угрюмые, злые птицы:
— лучшей притравы, в какой нуждаются охотники и рыболовы. Ибо, если мир похож на темный лес, населенный зверями, на сад для услады всех ди-
