пурпурную тоску, то ты должна пѣть, о, душа моя! — Смотри, я самъ улыбаюсь, предложившій тебѣ пѣть:
— пѣть громкимъ голосомъ, пока не стихнутъ всѣ моря, чтобъ прислушаться къ твоему томленію, —
— пока по тихимъ, тоскующимъ морямъ не поплыветъ челнокъ, золотое чудо, вокругъ золота котораго кружатся всѣ хорошія, дурныя, удивительныя вещи: —
— и много животныхъ, большихъ и малыхъ, и все, что имѣетъ легкія удивительныя ноги, чтобъ бѣжать по голубымъ тропамъ, —
— туда, къ золотому чуду, къ вольному челноку и хозяину его; но это — виноградарь, ожидающій съ алмазнымъ ножемъ, —
— твой великій избавитель, о, душа моя, не имѣющій имени — которому лишь будущія пѣсни найдутъ впервыѣ имя! И поистинѣ, уже благоухаетъ твое дыханіе будущими пѣснями, —
— уже пылаешь ты и грезишь, уже пьешь ты жадно изъ всѣхъ глубокихъ, звонкихъ колодцевъ-утѣшителей, уже отдыхаетъ твоя тоска въ блаженствѣ будущихъ пѣсенъ! —
О, душа моя, теперь я далъ тебѣ все и даже послѣднее свое, и мои руки опустѣли изъ-за тебя: — въ томъ, что я приказалъ тебѣ пѣть, былъ послѣдній мой даръ!
За то, что я приказывалъ тебѣ пѣть, скажи же, скажи: кто изъ насъ долженъ теперь — благодарить? — Но еще лучше: пой мнѣ, пой, о, душа моя! И предоставь мнѣ благодарить!»
Такъ говорилъ Заратустра.
пурпурную тоску, то ты должна петь, о, душа моя! — Смотри, я сам улыбаюсь, предложивший тебе петь:
— петь громким голосом, пока не стихнут все моря, чтоб прислушаться к твоему томлению, —
— пока по тихим, тоскующим морям не поплывет челнок, золотое чудо, вокруг золота которого кружатся все хорошие, дурные, удивительные вещи: —
— и много животных, больших и малых, и всё, что имеет легкие удивительные ноги, чтоб бежать по голубым тропам, —
— туда, к золотому чуду, к вольному челноку и хозяину его; но это — виноградарь, ожидающий с алмазным ножом, —
— твой великий избавитель, о, душа моя, не имеющий имени — которому лишь будущие песни найдут впервые имя! И поистине, уже благоухает твое дыхание будущими песнями, —
— уже пылаешь ты и грезишь, уже пьешь ты жадно из всех глубоких, звонких колодцев-утешителей, уже отдыхает твоя тоска в блаженстве будущих песен! —
О, душа моя, теперь я дал тебе всё и даже последнее свое, и мои руки опустели из-за тебя: — в том, что я приказал тебе петь, был последний мой дар!
За то, что я приказывал тебе петь, скажи же, скажи: кто из нас должен теперь — благодарить? — Но еще лучше: пой мне, пой, о, душа моя! И предоставь мне благодарить!»
Так говорил Заратустра.
