И когда они не узнавали меня: я, безумецъ, щадилъ ихъ за это больше, чѣмъ себя: привыкнувъ строго относиться къ себѣ и часто еще мстя самому себѣ за эту пощаду.
Искусанный ядовитыми мухами, изрытый подобно камню безчисленными каплями злобы, такъ сидѣлъ я среди нихъ и еще старался увѣрить себя: «не виновно все ничтожное въ своемъ ничтожествѣ!»
Особенно тѣхъ, кто называли себя «добрыми», находилъ я самыми ядовитыми мухами: они кусаютъ въ полной невинности, они лгутъ въ полной невинности: какъ могли бы они быть ко мнѣ — справедливыми!
Кто живетъ среди добрыхъ, того учитъ состраданіе лгать. Состраданіе дѣлаетъ удушливымъ воздухъ для всѣхъ свободныхъ душъ. Ибо глупость добрыхъ не измѣрима.
Скрывать себя самого и свое богатство — этому научился я тамъ внизу: ибо каждаго считалъ я еще за нищаго духомъ. Въ томъ была ложь моего состраданія, что въ отношеніи каждаго я зналъ,
— что въ отношеніи каждаго я видѣлъ и чувствовалъ, сколько было ему достаточно духа и сколько было уже слишкомъ много для него!
Ихъ надутые мудрецы: я называлъ ихъ мудрыми, а не надутыми, — такъ научился я проглатывать слова. Ихъ могильщики: я называлъ ихъ изслѣдователями и испытателями, — такъ научился я замѣнять слова.
Могильщики выкапываютъ болѣзни сабѣ. Подъ старымъ мусоромъ спятъ вредныя испаренія. Не надо тревожить болото. Надо жить на горахъ.
Съ блаженствомъ вдыхаю я опять свободу горъ! Наконецъ мой носъ избавился отъ запаха всякаго человѣческаго существа!
И когда они не узнавали меня: я, безумец, щадил их за это больше, чем себя: привыкнув строго относиться к себе и часто еще мстя самому себе за эту пощаду.
Искусанный ядовитыми мухами, изрытый подобно камню бесчисленными каплями злобы, так сидел я среди них и еще старался уверить себя: «не виновно всё ничтожное в своем ничтожестве!»
Особенно тех, кто называли себя «добрыми», находил я самыми ядовитыми мухами: они кусают в полной невинности, они лгут в полной невинности: как могли бы они быть ко мне — справедливыми!
Кто живет среди добрых, того учит сострадание лгать. Сострадание делает удушливым воздух для всех свободных душ. Ибо глупость добрых не измерима.
Скрывать себя самого и свое богатство — этому научился я там внизу: ибо каждого считал я еще за нищего духом. В том была ложь моего сострадания, что в отношении каждого я знал,
— что в отношении каждого я видел и чувствовал, сколько было ему достаточно духа и сколько было уже слишком много для него!
Их надутые мудрецы: я называл их мудрыми, а не надутыми, — так научился я проглатывать слова. Их могильщики: я называл их исследователями и испытателями, — так научился я заменять слова.
Могильщики выкапывают болезни сабе. Под старым мусором спят вредные испарения. Не надо тревожить болото. Надо жить на горах.
С блаженством вдыхаю я опять свободу гор! Наконец мой нос избавился от запаха всякого человеческого существа!
