Не должно ли было все, что можетъ идти, уже однажды пройти этотъ путь? Не должно ли было все, что можетъ случиться, уже однажды случиться, уже однажды случиться, сдѣлаться, пройти?
И если все уже было: что думаешь ты, карликъ, объ этомъ Мгновеньи? Не должны ли были и эти ворота уже — однажды быть?
И не связаны ли всѣ вещи такъ прочно, что это Мгновенье влечетъ за собою все грядущее. Слѣдовательно — еще и самого себя.
Ибо все, что можетъ идти: не должно ли оно еще разъ пройти — этотъ длинный путь впередъ!
И этотъ медлительный паукъ, ползущій при лунномъ свѣтѣ, и этотъ самый лунный свѣтъ, и я, и ты, что шепчемся въ воротахъ, шепчемся о вѣчныхъ вещахъ, — развѣ всѣ мы уже не существовали?
— и не должны ли мы вернуться и пройти этотъ другой путь впереди насъ, этотъ длинный плачевный путь, — не должны ли мы вѣчно возвращаться»
Такъ говорилъ я, и говорилъ все тише: ибо я страшился своей собственной мысли и сокровеннаго значеніе ея. И вдругъ вблизи услышалъ я вой собаки.
Не слышалъ ли я уже когда-то этотъ вой собаки? Моя мысль устремилась въ прошлое. Да! когда я былъ ребенкомъ, въ самомъ раннемъ дѣтствѣ:
— тогда слышалъ я собаку, которая такъ выла. И я видѣлъ ее, ощетинившуюся, съ мордой, поднятой кверху, дрожащую, въ тотъ тихій полуночной часъ, когда и собаки вѣрятъ въ призраки:
— и мнѣ было жаль ее. Надъ домомъ только что взошелъ, въ мертвомъ молчаніи, полный мѣсяцъ; онъ остановился круглымъ огненнымъ шаромъ надъ плоской крышею, какъ воръ надъ чужой собственностью:
Не должно ли было всё, что может идти, уже однажды пройти этот путь? Не должно ли было всё, что может случиться, уже однажды случиться, уже однажды случиться, сделаться, пройти?
И если всё уже было: что думаешь ты, карлик, об этом Мгновении? Не должны ли были и эти ворота уже — однажды быть?
И не связаны ли все вещи так прочно, что это Мгновенье влечет за собою всё грядущее. Следовательно — еще и самого себя.
Ибо всё, что может идти: не должно ли оно еще раз пройти — этот длинный путь вперед!
И этот медлительный паук, ползущий при лунном свете, и этот самый лунный свет, и я, и ты, что шепчемся в воротах, шепчемся о вечных вещах, — разве все мы уже не существовали?
— и не должны ли мы вернуться и пройти этот другой путь впереди нас, этот длинный плачевный путь, — не должны ли мы вечно возвращаться»
Так говорил я, и говорил всё тише: ибо я страшился своей собственной мысли и сокровенного значение её. И вдруг вблизи услышал я вой собаки.
Не слышал ли я уже когда-то этот вой собаки? Моя мысль устремилась в прошлое. Да! когда я был ребенком, в самом раннем детстве:
— тогда слышал я собаку, которая так выла. И я видел ее, ощетинившуюся, с мордой, поднятой кверху, дрожащую, в тот тихий полуночной час, когда и собаки верят в призраки:
— и мне было жаль ее. Над домом только что взошел, в мертвом молчании, полный месяц; он остановился круглым огненным шаром над плоской крышею, как вор над чужой собственностью:
