увѣровалъ онъ въ тебя, для этого нужно еще одно — ты долженъ убѣдить еще насъ, калѣкъ! Здѣсь у тебя прекрасный выборъ и, поистинѣ, прекрасный случай испытать себя больше, чѣмъ на одной головѣ! Ты можешь исцѣлять слѣпыхъ и заставлять бѣгать хромыхъ, и ты могъ бы нѣсколько облегчить и того, у кого слишкомъ много позади его: — это, думаю я, было бы прекраснымъ средствомъ заставить калѣкъ увѣровать въ Заратустру!»
Но Заратустра такъ возразилъ говорившему: «Когда снимаютъ у горбатаго горбъ его, у наго отнимаютъ и духъ его — такъ учитъ народъ. И когда возвращаютъ слѣпому глаза его, онъ видитъ на землѣ слишкомъ много дурного: такъ что онъ проклинаетъ исцѣлившаго его. Тотъ же, кто дастъ возможность бѣгать хромому, дѣлаетъ ему величайшій вредъ: ибо едва ли онъ сможетъ бѣжать такъ скоро, чтобъ пороки не опереживали его, — его, — такъ учитъ народъ о калѣкахъ. И почему бы Заратустрѣ не учиться у народа, если народъ учится у Заратустры?
Но съ тѣхъ поръ, какъ живу я среди людей, для меня это еще наименьшее зло, что вижу я: «Одному не достаетъ глаза, другому — уха, третьему — ноги: но есть и такіе, что утратили языкъ, или носъ, или голову».
Я вижу и видѣлъ худшее, и много столь отвратительнаго, что не обо всемъ хотѣлось бы говорить, а объ иномъ хотѣлось бы умолчать: напримѣръ, о людяхъ, которымъ недостаетъ всего, кромѣ избытка ихъ, — о людяхъ, которые на что иное, какъ одинъ большой глазъ, или одинъ большой ротъ, или одно большое брюхо, или вообще одно что-нибудь большое, — калѣками наизнанку называю я ихъ.
уверовал он в тебя, для этого нужно еще одно — ты должен убедить еще нас, калек! Здесь у тебя прекрасный выбор и, поистине, прекрасный случай испытать себя больше, чем на одной голове! Ты можешь исцелять слепых и заставлять бегать хромых, и ты мог бы несколько облегчить и того, у кого слишком много позади его: — это, думаю я, было бы прекрасным средством заставить калек уверовать в Заратустру!»
Но Заратустра так возразил говорившему: «Когда снимают у горбатого горб его, у наго отнимают и дух его — так учит народ. И когда возвращают слепому глаза его, он видит на земле слишком много дурного: так что он проклинает исцелившего его. Тот же, кто даст возможность бегать хромому, делает ему величайший вред: ибо едва ли он сможет бежать так скоро, чтоб пороки не опереживали его, — его, — так учит народ о калеках. И почему бы Заратустре не учиться у народа, если народ учится у Заратустры?
Но с тех пор, как живу я среди людей, для меня это еще наименьшее зло, что вижу я: «Одному не достает глаза, другому — уха, третьему — ноги: но есть и такие, что утратили язык, или нос, или голову».
Я вижу и видел худшее, и много столь отвратительного, что не обо всём хотелось бы говорить, а об ином хотелось бы умолчать: например, о людях, которым недостает всего, кроме избытка их, — о людях, которые на что иное, как один большой глаз, или один большой рот, или одно большое брюхо, или вообще одно что-нибудь большое, — калеками наизнанку называю я их.
