Ну, что-жъ, если городъ обращался въ развалины, и колонна лежала въ грязи!
И вотъ, что скажу я еще разрушителямъ колоннъ. Несомнѣнно, это величайшее безуміе — бросать соль въ море и колонны въ грязь.
Въ грязи вашего презрѣнія лежала колонна: но таковъ законъ ея, что для нея изъ презрѣнія вырастаетъ новая жизнь и живая красота!
Теперь въ божественномъ ореолѣ возстаетъ она, еще болѣе обольстительная въ своемъ страданіи; и поистинѣ! она еще поблагодаритъ васъ, что вы низвергли ее, вы, разрушители!
Такой совѣть даю я царямъ и церквамъ и всему одряхлѣвшему отъ лѣтъ и отъ добродѣтели — дайте только низвергнуть себя! Чтобъ опять вернулись вы къ жизни и къ вамъ — добродѣтель!»
Такъ говорилъ я предъ огненнымъ псомъ: но онъ сердито прервалъ меня и спросилъ: «Церковь? Что это такое?» «Церковь? отвѣчалъ я, это родъ государства и при томъ самый лживый. Но молчи, огненный песъ! Ты знаешь родъ свой лучше другихъ!
Какъ и ты самъ, государство есть песъ лицемѣрія; какъ и ты, любитъ оно говорить среди дыму и грохота, — чтобы заставить вѣрить, что подобно тебѣ оно говоритъ изъ нѣдра вещей.
Ибо оно хочетъ непремѣнно быть самымъ важнымъ звѣремъ на землѣ; и въ этомъ также вѣрятъ ему».
И какъ только сказалъ я это, огненный песъ, какъ бѣшенный, сталъ извиваться отъ зависти. «Какъ, кричалъ онъ, самымъ важнымъ звѣремъ на землѣ? И въ этомъ также вѣрятъ ему?» И столько дыму и ужасныхъ криковъ выходило изъ его глотки, что я думалъ, что онъ задохнется отъ гнѣва и зависти.
Ну, что ж, если город обращался в развалины, и колонна лежала в грязи!
И вот, что скажу я еще разрушителям колонн. Несомненно, это величайшее безумие — бросать соль в море и колонны в грязь.
В грязи вашего презрения лежала колонна: но таков закон её, что для неё из презрения вырастает новая жизнь и живая красота!
Теперь в божественном ореоле восстает она, еще более обольстительная в своем страдании; и поистине! она еще поблагодарит вас, что вы низвергли ее, вы, разрушители!
Такой советь даю я царям и церквам и всему одряхлевшему от лет и от добродетели — дайте только низвергнуть себя! Чтоб опять вернулись вы к жизни и к вам — добродетель!»
Так говорил я пред огненным псом: но он сердито прервал меня и спросил: «Церковь? Что это такое?» «Церковь? отвечал я, это род государства и при том самый лживый. Но молчи, огненный пес! Ты знаешь род свой лучше других!
Как и ты сам, государство есть пес лицемерия; как и ты, любит оно говорить среди дыму и грохота, — чтобы заставить верить, что подобно тебе оно говорит из недра вещей.
Ибо оно хочет непременно быть самым важным зверем на земле; и в этом также верят ему».
И как только сказал я это, огненный пес, как бешенный, стал извиваться от зависти. «Как, кричал он, самым важным зверем на земле? И в этом также верят ему?» И столько дыму и ужасных криков выходило из его глотки, что я думал, что он задохнется от гнева и зависти.
