«Почему? повторилъ Заратустра. Ты спрашиваешь почему? Но я не принадлежу къ тѣмъ, у кого можно спрашивать объ ихъ «почему».
Развѣ переживанія мои начинались со вчерашняго дня? Давно уже пережилъ я основанія своихъ мнѣній.
Мнѣ пришлось бы быть бочкой памяти, еслибъ хотѣлъ я хранить всѣ основанія своихъ мнѣнію?
Ужъ слишкомъ много для меня, самому хранить свои мнѣнія; и много птицъ улетаетъ уже.
И среди нихъ нахожу я и залетнаго звѣрька въ моей голубятнѣ, онъ мнѣ чужой и дрожитъ, когда я кладу на него свою руку.
Но что же сказалъ тебѣ однажды Заратустра? Что поэты слишкомъ много лгутъ? — Но и Заратустра — поэтъ.
Вѣришь ли ты, что сказалъ онъ здѣсь правду? Почему вѣришь ты этому?»
Ученикъ отвѣчалъ: «я вѣрю въ Заратустру». Но Заратустра покачалъ головой и улыбнулся.
«Вѣра не спасаетъ меня, сказалъ онъ, особенно вѣра въ меня.
Но положимъ, что кто-нибудь совершенно серьезно сказалъ бы, что поэты слишкомъ много лгутъ: онъ былъ бы правъ, — мы лжемъ слишкомъ много.
Мы знаемъ слишкомъ мало, и дурно учимся: поэтому и должны мы лгать.
И кто же изъ насъ, поэтовъ, не разбавлялъ бы своего вина? Многія ядовитыя смѣси приготовлялись въ нашихъ погребахъ; многое, чего нельзя описать, осуществлялось тамъ.
И такъ какъ мы мало знаемъ, то намъ особенно нравятся нищіе духомъ, особенно если это молодыя бабеньки.
«Почему? повторил Заратустра. Ты спрашиваешь почему? Но я не принадлежу к тем, у кого можно спрашивать об их «почему».
Разве переживания мои начинались со вчерашнего дня? Давно уже пережил я основания своих мнений.
Мне пришлось бы быть бочкой памяти, если б хотел я хранить все основания своих мнению?
Уж слишком много для меня, самому хранить свои мнения; и много птиц улетает уже.
И среди них нахожу я и залетного зверька в моей голубятне, он мне чужой и дрожит, когда я кладу на него свою руку.
Но что же сказал тебе однажды Заратустра? Что поэты слишком много лгут? — Но и Заратустра — поэт.
Веришь ли ты, что сказал он здесь правду? Почему веришь ты этому?»
Ученик отвечал: «я верю в Заратустру». Но Заратустра покачал головой и улыбнулся.
«Вера не спасает меня, сказал он, особенно вера в меня.
Но положим, что кто-нибудь совершенно серьезно сказал бы, что поэты слишком много лгут: он был бы прав, — мы лжем слишком много.
Мы знаем слишком мало, и дурно учимся: поэтому и должны мы лгать.
И кто же из нас, поэтов, не разбавлял бы своего вина? Многие ядовитые смеси приготовлялись в наших погребах; многое, чего нельзя описать, осуществлялось там.
И так как мы мало знаем, то нам особенно нравятся нищие духом, особенно если это молодые бабеньки.
