Страница:Ницше Так говорил Заратустра 1913.pdf/122

Эта страница не была вычитана

Священную воду отравили они своею похотью: и когда они свои грязные сны называли радостью, отравляли они еще и слова.

Негодуетъ пламя, когда они свои сырыя сердца кладутъ на огонь; самъ духъ кипитъ и дымится, когда толпа приближается къ огню.

Приторнымъ и мягкимъ становится плодъ въ ихъ рукахъ: сушитъ и дѣлаетъ негоднымъ взоръ ихъ плодовое дерево.

И многіе, кто отвернулись отъ жизни, отвернулись только отъ толпы: они не хотѣли дѣлить съ толпою ни источника, ни пламени, ни плода.

И многіе, кто уходили въ пустыню и вмѣстѣ съ хищными звѣрями терпѣли жажду, не хотѣли только сидѣть у водоема вмѣстѣ съ грязными погонщиками верблюдовъ.

И многіе, кто приходили, какъ истребители и какъ градобитіе на всѣ хлѣбныя поля, хотѣли только поставить свою ногу въ пасть толпы и такимъ образомъ заткнуть ей глотку.

И знать, что для самой жизни нужны вражда и смерть и кресты мучениковъ — это не есть еще тотъ кусокъ, которымъ давился я больше всего: —

Но нѣкогда я спрашивалъ и почти давился своимъ вопросомъ: какъ? неужели для жизни нужна толпа?

Нужны отравленные источники, зловонные огни, грязные сны и черви въ хлѣбѣ жизни?

Не моя ненависть, а мое отвращеніе пожирало жадно мою жизнь! Ахъ, я часто утомлялся духомъ, когда я даже толпу находилъ остроумной!

И отъ господствующихъ отвернулся я, когда я увидѣлъ, что они теперь называютъ господствомъ: хлопотать и торговаться изъ-за власти — съ толпою!

Тот же текст в современной орфографии

Священную воду отравили они своею похотью: и когда они свои грязные сны называли радостью, отравляли они еще и слова.

Негодует пламя, когда они свои сырые сердца кладут на огонь; сам дух кипит и дымится, когда толпа приближается к огню.

Приторным и мягким становится плод в их руках: сушит и делает негодным взор их плодовое дерево.

И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только от толпы: они не хотели делить с толпою ни источника, ни пламени, ни плода.

И многие, кто уходили в пустыню и вместе с хищными зверями терпели жажду, не хотели только сидеть у водоема вместе с грязными погонщиками верблюдов.

И многие, кто приходили, как истребители и как градобитие на все хлебные поля, хотели только поставить свою ногу в пасть толпы и таким образом заткнуть ей глотку.

И знать, что для самой жизни нужны вражда и смерть и кресты мучеников — это не есть еще тот кусок, которым давился я больше всего: —

Но некогда я спрашивал и почти давился своим вопросом: как? неужели для жизни нужна толпа?

Нужны отравленные источники, зловонные огни, грязные сны и черви в хлебе жизни?

Не моя ненависть, а мое отвращение пожирало жадно мою жизнь! Ах, я часто утомлялся духом, когда я даже толпу находил остроумной!

И от господствующих отвернулся я, когда я увидел, что они теперь называют господством: хлопотать и торговаться из-за власти — с толпою!