Даже вы, друзья мои, испугаетесь моей дикой мудрости; и, быть можетъ, убѣжите отъ нея вмѣстѣ съ моими врагами.
Ахъ, еслибъ сумѣлъ я пастушеской свирѣлью обратно привлечь васъ! Ахъ, еслибъ моя львиная мудрость научилась нѣжно рычать! Многому учились мы вмѣстѣ!
Моя дикая мудрость стала беременной на одинокихъ горахъ; на жесткихъ камняхъ родила она самаго младшаго изъ своихъ дѣтей.
Теперь, безумная, бѣгаетъ она по суровой пустынѣ и ищетъ, все ищетъ мягкаго дерну — моя старая дикая мудрость!
На мягкій дернъ вашихъ сердецъ, друзья мои! — на вашу любовь хотѣла бы она уложить свое любимое дитя!»
Такъ говорилъ Заратустра.
«Плоды падаютъ съ смоковницъ, они хороши и сладки; и пока они падаютъ, сдирается красная кожа ихъ. Я — скверный вѣтеръ для спѣлыхъ плодовъ.
Такъ, подобно плодамъ смоковницы, падаютъ къ вамъ эти наставленія, друзья мои: теперь пейте ихъ сокъ и ѣшьте ихъ сладкое мясо! Осень кругомъ насъ, и чистое небо, и время послѣ полудня.
Посмотрите, какое обиліе кругомъ насъ! И среди этого преизбытка хорошо смотрѣть на дальнія моря.
Даже вы, друзья мои, испугаетесь моей дикой мудрости; и, быть может, убежите от неё вместе с моими врагами.
Ах, если б сумел я пастушеской свирелью обратно привлечь вас! Ах, если б моя львиная мудрость научилась нежно рычать! Многому учились мы вместе!
Моя дикая мудрость стала беременной на одиноких горах; на жестких камнях родила она самого младшего из своих детей.
Теперь, безумная, бегает она по суровой пустыне и ищет, всё ищет мягкого дерну — моя старая дикая мудрость!
На мягкий дерн ваших сердец, друзья мои! — на вашу любовь хотела бы она уложить свое любимое дитя!»
Так говорил Заратустра.
«Плоды падают с смоковниц, они хороши и сладки; и пока они падают, сдирается красная кожа их. Я — скверный ветер для спелых плодов.
Так, подобно плодам смоковницы, падают к вам эти наставления, друзья мои: теперь пейте их сок и ешьте их сладкое мясо! Осень кругом нас, и чистое небо, и время после полудня.
Посмотрите, какое обилие кругом нас! И среди этого преизбытка хорошо смотреть на дальние моря.
