на меня большие, круглые глаза, отражавшие вечность и бессознательную мудрость инстинкта, он долго, углубленно смотрел, точно следя за моей мыслью. Потом отвел взгляд в сторону и снова погрузился в гордое спокойствие.
Дня через два после этого, проснувшись, я, по обыкновению, поднял глаза кверху. Круглая, полуаршинная дыра для выхода дыма, прозрачно голубела, крыша юрты пребывала в безмолвии.
Быстро вскочив, выбежал наружу.
Ни дождя, ни ветра, ни одного облачка. От недвижных деревьев и влажной травы струился тонкий пар; пели птицы.
— Ганс! Охотник Ганс! Вылезайте из своего логовища! Ликуйте — наступило воскресенье!
В дверях юрты показалась худая, длинная фигура, босиком. Лицо из одной улыбки.
— Дождь кончился? Великолепно!..
Он плещется в ручье, фыркает и снова смотрит на лучащееся небо и придвинувшиеся, ожившие горы.
Я разжигаю костер, чтобы вскипятить чаю.
— Хорошо бы теперь мяса поесть. Давно мы его не ели, Ганс!
— Это сейчас устроим! — берет ружье и направляется к зеленеющей бровке леса.
Слышется выстрел, и некоторое время спустя, Ганс медленно, с развалкой, шествует.
— Вот и дичь!—бросает к огню две пестро-нарядные кедровки. — Принадлежат к семейству вороновых: ведут общественную жизнь, живут преимущественно в кедровых лесах и питаются орехами.
Я, смеясь, спрашиваю:
