кой букашки. Мне радостно ощущать проявление единой, многоликой жизни. Поднимаюсь, запрокидываю голову и кричу: горам в голубом мареве, фиолетовой дали и лучащемуся, жаркому небу.
Из ближнего кустарника показался человек в мягкой шляпе, с ружьем. Медленно, тяжело раскачивается — трудно нести расхлябанное, хотя и молодое тело, и большие сапоги.
— Вы кричали мне? Плохо слышно!.. Я наткнулся на уток, но кругом согры — все равно не достанешь...
Он нетерпеливо пьет чай и голубыми, детскими глазами смотрит на потухающий костер...
Полоса предгорья. Холмы, сопки, увалы, покрытые песками и мелкой порослью. Гряды гор совсем рядом, но до них десятки верст; они еще завешены голубой сеткой воздуха...
Лениво парят огромные хищники, ныряют резвые ястребки и копчики, играет в одиночестве птица „баран“. То взмывает, то стремительно скользит вниз, производя крыльями блеющие, бараньи звуки. Пахнет нагретым песком.
Спуск под гору, брод через маленькую речку — и новая картина. Большой луг, почти сплошь в ярко оранжевом, переливающемся пламени. Это все цветы, маленькие, пылающие „огоньки“. А вокруг — рама ласкающей зелени. А дальше — сиреневые горы, бережно, любовно прикрытые весенним небом.
И к этой дали — к горам, к небу — бежит, извивается, торопится сообщить о нашем шествии голубая речка...
