эгоистов нельзя. Значит, надо придти к выводу, что тут действует какая-то другая, посторонняя эгоизму сила.
Буржуазное сознание в значительной степени толкает на признание себя эгоистом, потому что практика буржуазии — эгоистическая. Она склонна так и судить: если бы я был предоставлен самому себе, то я был бы эгоистическим зверем, но во мне есть что-то высшее, что принуждает меня подняться выше зверя. В варварских обществах мораль приобретает религиозный характер. Общество не отдает себе отчета, откуда мораль взялась, хотя знает, какая мораль соответствует его интересам. Мораль для господствующих классов выгодна, и, стало-быть, господствующие классы примитивных обществ заинтересованы в том, чтобы мораль существовала и служила бы сознательным верхам. В сущности говоря, все догмы религии, рассматривая их с точки зрения общественных отношений, сводятся к санкционированию, к освещению определенной морали. Правда, государство имеет другой способ принуждать подчиняться и жертвовать единичными интересами для целого, даже в том случае, когда человек вынужден всю свою жизнь служить, не имея никакого просвета, когда его личные интересы сопротивляются общественным интересам, его подавляющим; даже в этом случае меч палача, плеть надсмотрщика или какое-нибудь другое орудие пытки могут заставить его подчиниться. Само государство, по мнению Маркса, есть организованное насилие господствующего класса над подчиненным.
Но можно ли насилием добиться всего? Не напрасно в священном писании мы находим фразу, что хорошо, когда слуга служит не только за страх, но и за совесть. Этого мораль и старается добиться. Она понимает, что нельзя полицейскому оку проникать всюду, что
