лософской критики мы разсматриваемъ его какъ актъ философскаго мышленія и обсуждаемъ его не какъ догму или ученіе, чтобы принять или не принять его; но просто какъ случай философіи, чтобы только объяснить его въ общихъ путяхъ философскаго мышленія.
Фактъ мышленія Платона о добродѣтели, какъ изложенъ онъ выше, мы должны принять какъ фактъ, несмотря на то согласенъ или не согласенъ онъ съ нашимъ собственнымъ воззрѣніемъ на добродѣтель. Это тотъ фактъ, что если предположить, что добродѣтель есть нѣчто относящееся до души, какъ субстанціи, то скорѣе слѣдуетъ признать, что она есть просто тактъ души, какъ божественный даръ, чѣмъ утверждать о ней что либо другое.
Этого простаго періода не поняла прежняя критика. По истинѣ, въ этомъ случаѣ съ критикой случилось нѣчто забавное. Съ первой страницы діалога она постоянно издѣвалась надъ тѣми мнѣніями о добродѣтели, которыя высказывалъ Менонъ, и очевидно держала сторону Сократа, какъ будто зная, какое положительное мнѣніе о добродѣтели принадлежитъ въ этомъ случаѣ Платону. И вотъ, когда она открываетъ ту страницу діалога, на которой Платонъ высказалъ свое подлинное метафизическое воззрѣніе на добродѣтель, то она не узнаетъ его и не знаетъ, что съ нимъ дѣлать. Не постигнувъ мысли Платона, она, какъ мы видѣли, или считаетъ недостойнымъ философа приписать ему произведеніе съ такимъ, по ея мнѣнію, страннымъ ученіемъ, или прибѣгаетъ къ бѣдной мысли объ ироніи, или укорачиваетъ мысль произвольнымъ толкованіемъ ея не въ смыслѣ общаго воззрѣнія на добродѣтель, но въ смыслѣ ученія только о какихъ-то низшихъ добродѣтеляхъ. Во всемъ этомъ, повторяемъ, дѣйствительно есть нѣчто забавное.
Между тѣмъ Платонъ съ своой стороны нашелъ то, чего искалъ. Это — то положеніе, что добродѣтель, какъ нѣчто относящееся до души, имѣя свой источникъ въ правильномъ мнѣніи, или будучи тактомъ души, должна быть разсматриваема какъ божественный даръ. Достоинство этого воз-
лософской критики мы рассматриваем его как акт философского мышления и обсуждаем его не как догму или учение, чтобы принять или не принять его; но просто как случай философии, чтобы только объяснить его в общих путях философского мышления.
Факт мышления Платона о добродетели, как изложен он выше, мы должны принять как факт, несмотря на то согласен или не согласен он с нашим собственным воззрением на добродетель. Это тот факт, что если предположить, что добродетель есть нечто относящееся до души, как субстанции, то скорее следует признать, что она есть просто такт души, как божественный дар, чем утверждать о ней что либо другое.
Этого простого периода не поняла прежняя критика. По истине, в этом случае с критикой случилось нечто забавное. С первой страницы диалога она постоянно издевалась над теми мнениями о добродетели, которые высказывал Менон, и очевидно держала сторону Сократа, как будто зная, какое положительное мнение о добродетели принадлежит в этом случае Платону. И вот, когда она открывает ту страницу диалога, на которой Платон высказал свое подлинное метафизическое воззрение на добродетель, то она не узнает его и не знает, что с ним делать. Не постигнув мысли Платона, она, как мы видели, или считает недостойным философа приписать ему произведение с таким, по её мнению, странным учением, или прибегает к бедной мысли об иронии, или укорачивает мысль произвольным толкованием её не в смысле общего воззрения на добродетель, но в смысле учения только о каких-то низших добродетелях. Во всём этом, повторяем, действительно есть нечто забавное.
Между тем Платон с своой стороны нашел то, чего искал. Это — то положение, что добродетель, как нечто относящееся до души, имея свой источник в правильном мнении, или будучи тактом души, должна быть рассматриваема как божественный дар. Достоинство этого воз-
