критика, вмѣсто всякаго объясненія, дѣтски лепечетъ — "ut tamen homini aliquatenus gratum faciat, sese ait (Socrates) ex hypothesi disputaturum" (Штальбаумъ. Тамъ же стр. i 6) — въ этомъ самомъ мѣстѣ нашего діалога философскій геній Платона не дремлетъ: философъ начинаетъ мыслить διαλεκτι-κώτερον, онъ уходитъ въ глубь своего философскаго мышленія, — въ метафизическую сферу недоступную прежней критикѣ. Силою своего философскаго инстинкта онъ находитъ теперь твердый пунктъ для дальнѣйшихъ операцій съ понятіемъ добродѣтели. Этотъ твердый пунктъ есть мысль о душѣ, съ которою какъ съ субстанціею онъ связываетъ теперь представленіе о добродѣтели, какъ о ея свойствѣ или состояніи.
Мысль Платона по вопросу о добродѣтели, какъ мы помнимъ, остановилась выше на критикѣ Сократа, направленной противъ того мнѣнія Менона, что добродѣтель состоитъ будто бы въ желаніи благъ и въ способности достигать ихъ. Затѣмъ послѣ значительнаго перерыва, содержаніе котораго составляетъ бесѣда Сократа со слугою Менона о математическихъ истинахъ — перерыва, который впрочемъ, по внутреннему своему смыслу въ мышленіи философа, можетъ быть приведенъ въ связь съ содержаніемъ всего діалога, Сократъ рѣшается изслѣдовать вопросъ Менона о способахъ пріобрѣтенія добродѣтели, выходя изъ предположенія, что она есть нѣчто относящееся до души, или нѣчто изъ того, что имѣетъ мѣсто въ душѣ (87. В. 88. С.). Предположимъ это, говоритъ Платонъ, и будемъ разсуждать, изучима ли добродѣтель, или нѣтъ. Именно: если добродѣтель есть что нибудь другое, а не знаніе, то научиться ей нельзя, ибо мы изучаемъ только то, что есть знаніе. А если добродѣтель есть знаніе, то можно научиться ей. Итакъ есть ли добродѣтель знаніе, или нѣчто отличное отъ знанія? Добродѣтель есть нѣчто доброе, а все доброе полезно, слѣдовательно добродѣтель полезна; но такъ какъ нѣчто можетъ быть полезнымъ только при правильномъ его употребленіи, которое зависитъ
критика, вместо всякого объяснения, детски лепечет — "ut tamen homini aliquatenus gratum faciat, sese ait (Socrates) ex hypothesi disputaturum" (Штальбаум. Там же стр. i 6) — в этом самом месте нашего диалога философский гений Платона не дремлет: философ начинает мыслить διαλεκτι-κώτερον, он уходит в глубь своего философского мышления, — в метафизическую сферу недоступную прежней критике. Силою своего философского инстинкта он находит теперь твердый пункт для дальнейших операций с понятием добродетели. Этот твердый пункт есть мысль о душе, с которою как с субстанциею он связывает теперь представление о добродетели, как о её свойстве или состоянии.
Мысль Платона по вопросу о добродетели, как мы помним, остановилась выше на критике Сократа, направленной против того мнения Менона, что добродетель состоит будто бы в желании благ и в способности достигать их. Затем после значительного перерыва, содержание которого составляет беседа Сократа со слугою Менона о математических истинах — перерыва, который впрочем, по внутреннему своему смыслу в мышлении философа, может быть приведен в связь с содержанием всего диалога, Сократ решается исследовать вопрос Менона о способах приобретения добродетели, выходя из предположения, что она есть нечто относящееся до души, или нечто из того, что имеет место в душе (87. В. 88. С.). Предположим это, говорит Платон, и будем рассуждать, изучима ли добродетель, или нет. Именно: если добродетель есть что-нибудь другое, а не знание, то научиться ей нельзя, ибо мы изучаем только то, что есть знание. А если добродетель есть знание, то можно научиться ей. Итак есть ли добродетель знание, или нечто отличное от знания? Добродетель есть нечто доброе, а всё доброе полезно, следовательно добродетель полезна; но так как нечто может быть полезным только при правильном его употреблении, которое зависит
