вообще драматичности. Это убѣжденіе имѣетъ па столько силы въ нашемъ критическомъ мышленіи, что не только удерживаетъ его отъ склонности изучать произведенія Платона въ кристаллическомъ опредѣленіи ихъ діалогической формы, напротивъ побуждаетъ нарушать эти фигурныя очертанія, на сколько это нужно для того, чтобы постигнуть заключающуюся въ нихъ философскую мысль. Діалогическая форма, какъ мы замѣтили выше, безъ всякаго сомнѣнія, была для Платона дѣломъ совершенно естественнымъ, тежду тѣмъ какъ критика часто видѣла въ его діалогахъ рядъ сценъ искусно и искуственно сочиненныхъ имъ большею частію для поруганія софистовъ, или съ иною практическою цѣлію — сказать, напримѣръ, доброе слово о Сократѣ и т. д. Вмѣстѣ съ тѣмъ въ тѣхъ мысляхъ и положеніяхъ Платона, которыя являются у него просто по нуждѣ философствующаго разума, она усматривала часто драматическіе мотивы, какъ то: иронію, сарказмъ и многія другія ретерическія красоты. Нѣтъ; оставляя за произведеніями Платона во всей силѣ литературное достоинтво, мы расходимся однако съ прежнею критикою въ томъ, что смотримъ на нихъ не какъ на драмы раждае-мыя жизнію, а просто какъ на разговоры философскаго содержанія, которыя ведутся разговаривающими, не какъ героями драмы, не по типу ихъ драматическаго положенія, но по нуждамъ одного и того же философскаго мышленія ихъ автора. "Я могу только слѣдовать за тобою, говоритъ Главконъ Сократу, и видѣть то, что ты мнѣ указываешь" (Resp. IV. 432. С.) Вотъ общій типъ положенія всѣхъ лицъ, участвующихъ въ діалогахъ Платона. Вотъ точка взгляда, съ которой мы должны смотрѣть на ихъ рѣчи. Всѣхъ ихъ ведетъ Платонъ, одинъ идущій въ своемъ философскомъ мышленіи заразъ по многимъ путямъ. Всѣ они говорятъ И мыслятъ только то, что дано въ этихъ путяхъ мышленія самого Платона.
Примѣнимъ эту точку взгляда къ какому нибудь мѣсту, прочитанному нами въ діалогѣ. Предъ нами снова первое опредѣленіе добродѣтели, данное Менономъ. Изслѣдуя это мѣсто съ пашей точки зрѣнія, мы могли бы указать нѣсколько па
вообще драматичности. Это убеждение имеет па столько силы в нашем критическом мышлении, что не только удерживает его от склонности изучать произведения Платона в кристаллическом определении их диалогической формы, напротив побуждает нарушать эти фигурные очертания, на сколько это нужно для того, чтобы постигнуть заключающуюся в них философскую мысль. Диалогическая форма, как мы заметили выше, без всякого сомнения, была для Платона делом совершенно естественным, тежду тем как критика часто видела в его диалогах ряд сцен искусно и искусственно сочиненных им большею частью для поругания софистов, или с иною практическою целью — сказать, например, доброе слово о Сократе и т. д. Вместе с тем в тех мыслях и положениях Платона, которые являются у него просто по нужде философствующего разума, она усматривала часто драматические мотивы, как то: иронию, сарказм и многие другия ретерические красоты. Нет; оставляя за произведениями Платона во всей силе литературное достоинтво, мы расходимся однако с прежнею критикою в том, что смотрим на них не как на драмы раждае-мые жизнью, а просто как на разговоры философского содержания, которые ведутся разговаривающими, не как героями драмы, не по типу их драматического положения, но по нуждам одного и того же философского мышления их автора. "Я могу только следовать за тобою, говорит Главкон Сократу, и видеть то, что ты мне указываешь" (Resp. IV. 432. С.) Вот общий тип положения всех лиц, участвующих в диалогах Платона. Вот точка взгляда, с которой мы должны смотреть на их речи. Всех их ведет Платон, один идущий в своем философском мышлении зараз по многим путям. Все они говорят И мыслят только то, что дано в этих путях мышления самого Платона.
Применим эту точку взгляда к какому нибудь месту, прочитанному нами в диалоге. Пред нами снова первое определение добродетели, данное Меноном. Исследуя это место с пашей точки зрения, мы могли бы указать несколько па
