можетъ принять за правило, чтобы понятія, опредѣляющія definiendam, сами были опредѣлены и не требовали опредѣленія, какъ нѣчто подобное имѣетъ мѣсто въ правилахъ касательно доказательства. Напротивъ, при существованіи такого правила для опредѣленія, не могло бы быть самого опредѣленія.
Мы помнимъ, что второй примѣръ, приведенный выше Сократомъ для уясненія вопроса о добродѣтели, было понятіе цвѣта. Что же такое цвѣтъ, спрашиваетъ Менонъ у Сократа. (76. А.) Сократъ излагаетъ въ отвѣтъ теорію Эмпедокла, что цвѣтъ есть истеченіе изъ тВлъ фигуръ, соотвѣтствующихъ устройству нашего органа зрѣнія. Эта теорія, хотя съ разными измѣненіями, была принята гипотетически всею древностію. Платонъ повторяетъ это воззрѣніе на цвѣтъ въ Тимеѣ. (68. С.) Аристотель впрочемъ оспариваетъ Эмпедокла въ своей Психологіи (De An. II. 7. Слич. De Seusu 1. 2.) Для насъ вопросъ объ этой теоріи въ настоящемъ случаѣ совершенно посторонній; насъ гораздо болѣе интересуетъ теперь воззрѣніе на цвѣтъ съ формальной стороны, какъ опредѣленіе самого понятія. Очевидно, что дефиниція цвѣта, какъ она дана Платономъ, по теоріи Эмпедокла, вовсе не удовлетворяетъ требованіямъ хорошаго опредѣленія: имя его — одно изъ тѣхъ, на которыя мы указали выше, какъ на прозванія, данныя логикою разнаго рода не дѣйствительнымъ опредѣленіямъ. Но оно можетъ быть высказано также въ формѣ синтетическаго или генетическаго опредѣленія. Мы видимъ такимъ образомъ, что всѣ опредѣленія фигуры и цвѣта, данныя Сократомъ для образца опредѣленія добродѣтели, хотя и изысканны, но вовсе неудовлетворительны въ смыслѣ хорошаго, т.-е. дѣйствительнаго опредѣленія, какъ это указано Аристотелемъ. Если Сократъ и не дѣлаетъ многаго изъ одного, какъ Менонъ въ своемъ опредѣленіи добродѣтели (47. А.) за то и самъ, собственно говоря, вовсе не опредѣляетъ, а только объясняетъ, или какъ иначе оперируетъ съ избранными имъ понятіями.
При этомъ умѣстно будетъ сдѣлать слѣдующее замѣчаніе. Сократъ говоритъ Менону, что хотя можетъ быть ему и нравится данное опредѣленіе цвѣта, но самъ онъ убѣжденъ, что
6
может принять за правило, чтобы понятия, определяющие definiendam, сами были определены и не требовали определения, как нечто подобное имеет место в правилах касательно доказательства. Напротив, при существовании такого правила для определения, не могло бы быть самого определения.
Мы помним, что второй пример, приведенный выше Сократом для уяснения вопроса о добродетели, было понятие цвета. Что же такое цвет, спрашивает Менон у Сократа. (76. А.) Сократ излагает в ответ теорию Эмпедокла, что цвет есть истечение из тВл фигур, соответствующих устройству нашего органа зрения. Эта теория, хотя с разными изменениями, была принята гипотетически всею древностью. Платон повторяет это воззрение на цвет в Тимее. (68. С.) Аристотель впрочем оспаривает Эмпедокла в своей Психологии (De An. II. 7. Слич. De Seusu 1. 2.) Для нас вопрос об этой теории в настоящем случае совершенно посторонний; нас гораздо более интересует теперь воззрение на цвет с формальной стороны, как определение самого понятия. Очевидно, что дефиниция цвета, как она дана Платоном, по теории Эмпедокла, вовсе не удовлетворяет требованиям хорошего определения: имя его — одно из тех, на которые мы указали выше, как на прозвания, данные логикою разного рода не действительным определениям. Но оно может быть высказано также в форме синтетического или генетического определения. Мы видим таким образом, что все определения фигуры и цвета, данные Сократом для образца определения добродетели, хотя и изысканны, но вовсе неудовлетворительны в смысле хорошего, т. е. действительного определения, как это указано Аристотелем. Если Сократ и не делает многого из одного, как Менон в своем определении добродетели (47. А.) за то и сам, собственно говоря, вовсе не определяет, а только объясняет, или как иначе оперирует с избранными им понятиями.
При этом уместно будет сделать следующее замечание. Сократ говорит Менону, что хотя может быть ему и нравится данное определение цвета, но сам он убежден, что
6
