лычъ и рѣшительно пыхнулъ дымкомъ махорки изъ своей трубочки.
— Почему?
— А по тому самому, что ты не насухопутьѣ, павлинъ… Кругомъ вода… Хвостъ-то подмочитъ. Чуть ежели море себя окажетъ, такъ весь форцъ собьетъ… Не полагай о себѣ, сдѣлай одолженіе! И вѣдь вовсе окажется мокрѣй мокрой курицы… Знавалъ я, вашескобродіе, одного командира Нельмина, Андрея Николаича. Можетъ знали, вашескобродіе?
— Нѣтъ.
— Слыхали, можетъ?
— И не слыхалъ.
— Подъ судомъ былъ… Но строгой лезорюціи не вышло… Только увольнили отъ флотской службы. На сухопутную службу перешелъ.
— За что судили?
— А за то, что не оказалъ своего флотскаго отчаянія, когда лѣтъ сорокъ тому назадъ на бригѣ „Проворномъ“ разбивались. И очень красивый изъ себя былъ Нельминъ. Этто распуститъ хвостъ и вовсе какъ павлинъ форменный. Выйдетъ на полуютъ,
