что, еслибы онъ на родинѣ работалъ такъ усиленно и жилъ такъ скверно, то у него осталось бы больше денегъ въ экономіи, чѣмъ сколько онъ привозилъ изъ своего Эльдорадо“. Съ другой стороны, купцы, занимавшіеся вывозомъ товаровъ въ золотопромышленныя страны, вначалѣ дѣлали блистательныя аферы, но впослѣдствіи несли тяжелые убытки. Къ сожалѣнію, вышеупомянутая реакція не положила конецъ спекуляціи, которая нѣсколько позднѣе снова стала проявлять пагубное оживленіе.
Хотя политическія событія 1848 и 1849 гг. и отозвались неблагопріятно на англійской торговлѣ, тѣмъ не менѣе, ущербъ, нанесенный ими послѣдней, не идетъ и въ сравненіе съ тѣмъ потрясеніемъ кредита и безпримѣрнымъ парализующимъ дѣйствіемъ на торговлю, которые были вызваны ими на самой аренѣ, гдѣ они происходили, — на европейскомъ континентѣ. Послѣ того, какъ февральская революція разразилась въ Парижѣ и слѣдомъ за нею начались волненія въ Германіи, во всѣхъ отправленіяхъ экономической жизни наступилъ такой застой, какого не видали въ самыя бурныя времена первой французской революціи, и вообще за весь періодъ цивилизованной жизни народовъ. Торговля совершенно прекратилась; купля и продажа ограничивались лишь самыми необходимыми предметами потребленія. Продажа недвижимостей и товаровъ оптомъ была нѣкоторое время или совсѣмъ невозможна, или же производилась лишь за полцѣны. На фондовой биржѣ господствовало такое смятеніе, что курсы солидныхъ бумагъ падали на 20, на 30, даже на 50 процентовъ, а кредитъ бумажныхъ денегъ пошатнулся до того, что даже такія надежныя бумаги, какъ, напр., свидѣтельства прусскаго казначейства, въ Баденскомъ великомъ герцогствѣ, въ первые мѣсяцы послѣ упомянутыхъ событій ходили въ половину своей цѣны, при чемъ обладатели ихъ были еще рады, когда могли сбыть ихъ хоть на этихъ условіяхъ. Понадобилось не мало времени, чтобы торговля вошла въ свою обычную колею, и даже послѣ того, какъ спокойствіе всюду было возстановлено, боязнь „краснаго призрака“, который былъ снова пущенъ въ ходъ во Франціи въ виду президентскихъ выборовъ, предстоявшихъ въ 1852 г., парализовала еще долгое время всякую энергію въ торговыхъ дѣлахъ. Лишь послѣ государственнаго переворота 2-го декабря 1851 г. торговый міръ снова ободрился.
Послѣ этого событія, Франція взяла на себя иниціативу мѣръ и начинаній, долженствовавшихъ довести спекуляцію до такихъ чудовищныхъ размѣровъ, какихъ европейскій континентъ еще не видалъ въ текущемъ столѣтіи.
Пока имущіе классы въ 1848 г. — основательно или нѣтъ — дрожали за свою собственность, они обратили весь капиталъ, которымъ располагали, въ золото и серебро и либо попрятали его, либо помѣстили въ англійскихъ и американскихъ бумагахъ. Суммы, пристроенныя такимъ образомъ нѣмецкими капиталистами, преимущественно въ американскихъ бумагахъ, достигали, какъ по-
что, если бы он на родине работал так усиленно и жил так скверно, то у него осталось бы больше денег в экономии, чем сколько он привозил из своего Эльдорадо». С другой стороны, купцы, занимавшиеся вывозом товаров в золотопромышленные страны, вначале делали блистательные аферы, но впоследствии несли тяжелые убытки. К сожалению, вышеупомянутая реакция не положила конец спекуляции, которая несколько позднее снова стала проявлять пагубное оживление.
Хотя политические события 1848 и 1849 годов и отозвались неблагоприятно на английской торговле, тем не менее ущерб, нанесенный ими последней, не идет и в сравнение с тем потрясением кредита и беспримерным парализующим действием на торговлю, которые были вызваны ими на самой арене, где они происходили, — на европейском континенте. После того как февральская революция разразилась в Париже, и следом за нею начались волнения в Германии, во всех отправлениях экономической жизни наступил такой застой, какого не видали в самые бурные времена первой французской революции и вообще за весь период цивилизованной жизни народов. Торговля совершенно прекратилась; купля и продажа ограничивались лишь самыми необходимыми предметами потребления. Продажа недвижимости и товаров оптом была некоторое время или совсем невозможна, или же производилась лишь за полцены. На фондовой бирже господствовало такое смятение, что курсы солидных бумаг падали на двадцать, на тридцать, даже на пятьдесят процентов, а кредит бумажных денег пошатнулся до того, что даже такие надежные бумаги, как, например, свидетельства прусского казначейства в Баденском великом герцогстве, в первые месяцы после упомянутых событий ходили в половину своей цены, причем обладатели их были еще рады, когда могли сбыть их хоть на этих условиях. Понадобилось немало времени, чтобы торговля вошла в свою обычную колею, и даже после того как спокойствие всюду было восстановлено, боязнь «красного призрака», который был снова пущен в ход во Франции ввиду президентских выборов, предстоявших в 1852 год, парализовала еще долгое время всякую энергию в торговых делах. Лишь после государственного переворота 2 декабря 1851 года торговый мир снова ободрился.
После этого события Франция взяла на себя инициативу мер и начинаний, долженствовавших довести спекуляцию до таких чудовищных размеров, каких европейский континент еще не видал в текущем столетии.
Пока имущие классы в 1848 году — основательно или нет — дрожали за свою собственность, они обратили весь капитал, которым располагали, в золото и серебро и либо попрятали его, либо поместили в английских и американских бумагах. Суммы, пристроенные таким образом немецкими капиталистами, преимущественно в американских бумагах, достигали, как по-
