вить изъ провинціи изготовленные планы въ Лондонъ, такъ какъ 30-е ноября было назначено послѣднимъ срокомъ для пріема плановъ. Съ этою же цѣлью отправлялись экстренные поѣзда, и бывали случаи, что директора соперничествующихъ линій отказывали своимъ конкуррентамъ въ этомъ способѣ доставки и вынуждали людей, которымъ было поручено отвезти планы, бросаться въ объѣздъ, по другимъ путямъ, съ опасностью не поспѣть во время. Въ торговой палатѣ были приняты всѣ мѣры на случай страшнаго натиска публики, ожидавшагося въ послѣдній день. День этотъ выпалъ въ воскресенье, обстоятельство, которое было упущено изъ виду при назначеніи срока. Цѣлая армія писцовъ была на готовѣ и до 11 часовъ вечера работа шла довольно спокойно. Было рѣшено, что всѣ искатели концессій, которые до полуночи окажутся дѣйствительно на лицо въ залѣ торговой палаты, будутъ считаться явившимся во время. Въ теченіе послѣдняго часа давка сдѣлалась такъ велика, что занесеніе прошеній въ списки, не взирая на всѣ старанія, не могло производиться такъ же быстро, какъ происходило предъявленіе прошеній. Дожидающіеся въ первой залѣ съ лихорадочнымъ напряженіемъ прислушивались къ именамъ, которыя выкликалъ сторожъ, приглашая вызванныхъ лицъ пройти во внутреннія бюро; а на улицѣ, у входа, стояла еще бо́льшая толпа народа, потѣшавшаяся надъ шумомъ, который производили вновь прибывающіе и надъ боязливою торопливостью, съ которою они старались просунуть куда слѣдуетъ свои груды бумагъ. Уже пробило полночь и собирались запереть двери палаты, когда одному новоприбывшему агенту таки удалось протискаться въ залу. Такъ какъ въ моментъ его прибытія звонка еще не было, то его, послѣ нѣкоторыхъ пререканій, допустили. Прошло еще нѣсколько минутъ, въ теченіе которыхъ новыхъ искателей не являлось. Но не пробило еще четверти перваго, какъ къ подъѣзду подкатила почтовая карета, запряженная четверкой измученыхъ лошадей. Изъ кареты выскочили три господина, каждый — съ цѣлымъ ворохомъ бумагъ, и бросились къ дверямъ, но нашли ихъ запертыми. Толпа, стоявшая у входа, посовѣтовала имъ дернуть за звонокъ, что́ они и сдѣлали. Дверь отперъ полицейскій надзиратель, и, какъ скоро новоприбывшіе убѣдились, что онъ ихъ ни за что ни впуститъ, они бросили свои бумаги черезъ отворенную дверь во внутренность помѣщенія, при чемъ разбили лампу, горѣвшую въ пріемной. Бумаги имъ выбросили оттуда назадъ; они еще разъ попытались ихъ туда забросить, но имъ опять ихъ выбросили назадъ. Одинъ изъ этихъ господъ разсказалъ свою исторію и своихъ товарищей толпѣ, тѣснившейся у входа и отъ души хохотавшей надъ этой сценой. Оказалось, что кучеръ почтовой кареты не зналъ лондонскихъ улицъ и, вмѣсто того, чтобы прямо везти ихъ къ торговой палатѣ, свернулъ въ другую сторону и уже съ половины одиннадцатаго кружитъ такимъ образомъ несчастныхъ желѣзно-дорожныхъ предпринимателей въ какой-то отдаленной части города. Все
вить из провинции изготовленные планы в Лондон, так как 30 ноября было назначено последним сроком для приема планов. С этою же целью отправлялись экстренные поезда, и бывали случаи, что директора соперничающих линий отказывали своим конкурентам в этом способе доставки и вынуждали людей, которым было поручено отвезти планы, бросаться в объезд, по другим путям, с опасностью не поспеть вовремя. В торговой палате были приняты все меры на случай страшного натиска публики, ожидавшегося в последний день. День этот выпал в воскресенье, обстоятельство, которое было упущено из виду при назначении срока. Целая армия писцов была наготове, и до одиннадцати часов вечера работа шла довольно спокойно. Было решено, что все искатели концессий, которые до полуночи окажутся действительно налицо в зале торговой палаты, будут считаться явившимся вовремя. В течение последнего часа давка сделалась так велика, что занесение прошений в списки, невзирая на все старания, не могло производиться так же быстро, как происходило предъявление прошений. Дожидающиеся в первой зале с лихорадочным напряжением прислушивались к именам, которые выкликал сторож, приглашая вызванных лиц пройти во внутренние бюро; а на улице, у входа, стояла еще бо́льшая толпа народа, потешавшаяся над шумом, который производили вновь прибывающие и над боязливою торопливостью, с которою они старались просунуть куда следует свои груды бумаг. Уже пробило полночь и собирались запереть двери палаты, когда одному новоприбывшему агенту таки удалось протискаться в залу. Так как в момент его прибытия звонка еще не было, то его, после некоторых пререканий, допустили. Прошло еще несколько минут, в течение которых новых искателей не являлось. Но не пробило еще четверти первого, как к подъезду подкатила почтовая карета, запряженная четверкой измученных лошадей. Из кареты выскочили три господина, каждый — с целым ворохом бумаг, и бросились к дверям, но нашли их запертыми. Толпа, стоявшая у входа, посоветовала им дернуть за звонок, что они и сделали. Дверь отпер полицейский надзиратель, и, как скоро новоприбывшие убедились, что он их ни за что ни впустит, они бросили свои бумаги через отворенную дверь во внутренность помещения, причем разбили лампу, горевшую в приемной. Бумаги им выбросили оттуда назад; они еще раз попытались их туда забросить, но им опять их выбросили назад. Один из этих господ рассказал свою историю и своих товарищей толпе, теснившейся у входа и от души хохотавшей над этой сценой. Оказалось, что кучер почтовой кареты не знал лондонских улиц и, вместо того чтобы прямо везти их к торговой палате, свернул в другую сторону и уже с половины одиннадцатого кружит таким образом несчастных железнодорожных предпринимателей в какой-то отдаленной части города. Все
