языки даже говорятъ, что отъ сердечныхъ увлеченій княгиню спасаютъ не столько строгія правила, сколько темпераментъ. Она холодна по натурѣ и слишкомъ дорожить своею репутаціей, чтобъ рискнуть увлечься.
Но, какъ бы то ни было, а княгиня высоко держитъ знамя супружескаго долга и женской добродѣтели и, гордая ею, даже не новторяетъ словъ Пушкинской Татьяны, такъ какъ никого не любить, кромѣ самой себя.
Въ это утро княгиня, проведя послѣ ванны цѣлый часъ въ уборной, гдѣ выпила чашку жидкаго чая съ крошечным сухарикомъ, по обыкновенію ровно въ девять часовъ вышла въ свой роскошный небольшой кабинета, убранный съ тонкимъ вкусомъ и изяществомъ и полнымъ рѣдкихъ художественныхъ вещей.
Свѣжая, цвѣтущая и благоухающая, княгиня была въ черномъ кашемировомъ платьѣ, нѣжная ткань котораго плотно охватывала красивыя формы. Темно-каштановые волосы были гладко зачесаны назадъ и собраны въ коронку, возвышавшуюся надъ головой. Не совсѣмъ правильныя крупныя черты ея лица не лишены были той холодной красоты, которая свѣтитъ, а не грѣетъ. Высокій лобъ, прямой римскій носъ, чуть-чуть приподнятый, съ расширенными ноздрями, румяныя щеки, тонкія, плотно сжатыя губы, болшіе темносѣрые глаза и надъ ними красивыя дуги густыхъ бровей.
И въ выраженіи этихъ глазъ, и въ складѣ рта, и въ нѣсколько горделивомъ подъемѣ головы, и во
