Антошка не безъ нѣкоторой гордости объявилъ, что онъ не сидѣлъ, сложа руки. Утромъ прибралъ комнату, вытопилъ печь, потомъ помогалъ кое въ чемъ Анисьѣ Ивановнѣ, и вотъ теперь занялся книжкой.
— Ай да молодчина, Антошка! Хвалю, что не сидѣлъ въ праздности. Праздность — мать всѣхъ пороковъ... Не слыхалъ объ этомъ?... Ну, а теперь скажи: ѣсть хочешь?
— Нѣтъ, я сытъ. Только что ужиналъ. Анисья Ивановна дала мнѣ горячихъ щей и мяса... Преотличные!
— А я тебѣ ветчины принесъ. .. Ну, все равно, []ра поѣшь... И документа твой принесъ...
— Получили? — воскликнулъ Антошка.
— Получилъ.
— И видѣли ихъ?
— И видѣлъ. Вѣдьма-то твоя съ подвязанной щекой ходитъ, — ловко ты, братъ, ее ошпарилъ! — а, дяденька прихрамываетъ! — присочинилъ „графъ“, желая доставить Антошкѣ удовольствіе. — Бумага твоя здѣсь, у меня. Припугнулъ я этого мерзавца.. Теперь ты, Антошка, вольный россійскій гражданинъ... Дяденьки не бойся... Онъ ничего не смѣ-зтъ тебѣ сдѣлать... Тю-тю твой дяденька! И вовсе онъ тебѣ не дяденька и никогда имъ не былъ... То-то... Ну, а теперь будемъ чай пить и бесѣдовать... А чай будемъ пить съ вареньемъ... Любишь варенье?.. И калачп есть... Ставь-ка скорѣй самоваръ... Умѣешь?
— Еще бы не умѣть! — весело отвѣчалъ Антошка.
— Да попроси ко мнѣ Анисью Ивановну...
